– Потому что аэропорты закроют... закрыли уже. Так что у нас появилось немного времени, чтобы понять, как её встречать и что делать.
– Ты про что? – насторожилась она.
– Надо узнать, где тело лежит, какие документы нужны, чтобы его забрать... К кому обращаться, чтобы перевезти в другой город – но этим, наверное, какой-нибудь «Ритуал» занимается. Я бы предложил, конечно, организовать кремацию прямо здесь, а урну мы потом бы передали с оказией. Но, думаю, она откажется – в провинции на такие вольности соседи очень неодобрительно смотрят, там нужно, чтобы всё было по-людски, с прощаниями, поминками.
Алла промолчала, но я заметил, что она с трудом сдерживает слезы.
– Ал, извини, что о таком заговорил, но это действительно важно... Я знаю, сам с таким сталкивался у нас. В таких городках люди очень зависят от мнения своих соседей и знакомых, наперекор не пойдут. Надо бы ей, кстати, позвонить, чтобы билет не сдавала... Эти танки на Ленинградке... бррр.
– Да я понимаю, – лицо Аллы говорило об обратном. – Просто мне страшно, Егор. Мы же с Иркой созванивались на днях, она ещё живая была, веселая, планы какие-то строила, а тут – бац, и всё. Мертвая – и никаких планов. Как думаешь, найдут того, кто это сделал?
– Найдут, конечно, – уверенно ответил я.
Советскую милицию можно было обвинить в чем угодно, но только не в неэффективности, хотя, конечно, случалось всякое. Но большую часть убийств они раскрывали, причем по горячим следам, и преступники получали очень серьезное наказание. И жаль, что сейчас практиковалось две крайности – расстрел или лет десять-пятнадцать за решеткой. Многие убийцы вышли как раз в начале девяностых, оценили обстановку и очень быстро вернулись к своим прежним привычкам.
– А чего нам ждать от того, что затеяли Михаил Сергеевич с Валентином?
– Ал, во-первых – это не они затеяли, хотя наверняка играют там не на последних ролях, – тихо сказал я. – А во-вторых – хуже, думаю, не будет. А вот лучше – может.
Она сосредоточенно кивнула.
– Это хорошо... жаль только, я не знала, что вы к Михаилу Сергеевичу поедете – я следующий перевод закончила, отдали бы.
– Думаю, ему сейчас не до этого, – я улыбнулся. – Ну а как всё закончится – съездим вместе, мне кажется, ты сама должна ему вручать плоды своих трудов – и получать из его рук заслуженную награду.
– Скажешь тоже! – Алла попробовала стукнуть меня кулачком по плечу, но успел отскочить.
И направился к плите, чтобы получить ещё одну порцию кофе.
– Мне тоже сделай! – потребовала Алла. – И бутерброд тоже! Я теперь ощущаю себя очень голодной!
Я хотел заявить, что жрать на ночь вредно для фигуры, но вспомнил, сколько нам лет – и плюнул на советы диетологов из будущего.
Утром я проснулся от громкого разговора. Елизавета Петровна и Александр Васильевич что-то обсуждали в прихожей, не понижая голоса, но отдельных слов я не разбирал. Я посмотрел на часы – начало десятого, поздновато для меня обычного, но после вчерашнего я был готов к позднему подъему. Я осторожно, стараясь не потревожить всё ещё спящую Аллу, поднялся, натянул треники и майку-алкоголичку и пошел проверить, что случилось.
При моем появлении оба потенциальных родственника замолчали.
– Поздно, я уже встал, доброе утро, – улыбнулся я, давая понять, что нисколько не обиделся. – Вы так громко спорили...
– Я тебе говорила, что разбудишь их, – с упреком сказала бабушка. – Всегда непослушным был.
– Алла ничего не заметила, – сообщил я. – Так случилось что-то?
– Ну... вообще-то да, – ответил Александр Васильевич и протянул мне газету, которую держал в руках.
Сегодня было воскресенье – такой день, в который советские печатные СМИ отдыхали от праведных трудов по укреплению могущества социализма. То есть «Правда», например, сегодня не должна была прийти – но пришла. Я взял газету – и
