дружком, малышка?
— Валера, беги! — Выкрикивает Лерка и я отскакиваю от стеллажа, избегая встречи с пропоровшим накинутую сверху занавеску лезвием.
Размахнувшись посильнее, точно настоящий бейсболист, я направляю мощный удар за стеллаж, но бита прилетает в деревянную конструкцию. Полки трещат. Несколько из них издают хруст и обваливаются на пол. Занавеска летит в мою сторону и я поздно осознаю, что за ней прячется отчим Леры. А у отчима Леры в руке лезвие. Сука! Лерка взвизгивает как сирена. Вес чужого тела влетает в меня на всей скорости, припечатывая к стене. Я слышу странный беспорядочный хлюп, будто кто-то прыгает по желе. После чего быстро сгибаю ногу и пинаю уёбка на пару шагов от себя.
Обретя некую свободу, снова взмахиваю битой и куда-то попадаю, потому что удар выходит мощный.
Занавеска наконец-то спадает с головы всклокоченного безумца и тот смотрит на меня ошалевшим взглядом. А его лицо будто маска.
— Кто ты, — запоздало интересуется этот мудак, но ни один его лицевой нерв при этом не вздрагивает.
— Говорил ведь, Серёга. — Скалюсь я. — Ты крупно пожалеешь, — а это выкрикиваю, отправив биту догонять рожу этого засранца.
В воздухе полно пыли. Увидеть что-то сложно, особенно если это что-то отходит дальше, чем на метр. Но Леркин отчим подходит достаточно близко, чтобы я мог его разглядеть. Его нож вспарывает клубы микрочастиц, пытаясь достать до меня. Я продолжаю махать битой, целясь мужику чётко в лицо. Через пару ударов замечаю первую струю крови, что стекает по трещине на его черепной коробке чётенько вдоль лба. Серый ненадолго замирает на одном месте, а после пятится назад, но как-то неровно, будто перебрал.
Я ни за что не позволю ему съебаться, решаю я и дёргаюсь вперёд.
Бросив в него биту я вижу, как его нож снова рассекает воздух, пытаясь отмахнуться от удара деревяшкой. Но это не всё. Сразу после биты в его рожу летит мой кулак. Я прописываю ему прямой в нос. Мужик падает на спину и я тут же опускаюсь на колени, ударяя повторно, и ещё раз, и ещё, и ещё... что-то мне нехорошо, чуваки. Звук в ушах превращается в один постоянный свист. Я ещё слышу как-то отдалённо Леркин крик, но совсем далеко, будто я нифига не здесь.
Я не думаю о растянутых бицепсах, плечах и ногах. И на хуй острую боль, которая неожиданно просыпается в животе. Я оседаю, неестественно согнувшись. Слишком долго сижу. Сидеть пригнувшись ненапряжно, если ты можешь двигаться. А я не могу. Могу только моргать и дышать, а ещё целиться Серёге в хайло и смотреть, как рассеивается пыль.
Нож, что валяется под рукой у этого уёбка, весь умаслен кровью. Лерка плачет. Подо мной что-то хлюпает, будто этот мужик обоссался или типа того. Но мочи внизу никакой нет. Только кровь бодро накапывает, а мой кроссовок на ней скользит, как на ледяном озере. О, знаете, что? Ненавижу лёд... и озеро. У меня плохие воспоминания об этом. Шрам на брови в память об одном случае... кажется, я уже рассказывал, да? Ладно, ладно, не ори ты так, хочется сказать Лерке, как-то успокоить её, но сил вообще нет. Я заваливаюсь набок и просто закрываю глаза. Страшно хочется спать. Вот и всё.
Ништяк. Я просыпаюсь из-за того, что страшно чешется ягодица. А почесать её нет возможности. Дело в том, что я снова в больничной койке. Я чувствую этот запах, так пахнет спиртовой раствор и резина, в которую принято справлять нужду каждому, кто очухивается под капельницей. Ништяк, думаю про себя, разглядывая потолок. На сей раз весьма приличный, без единой трещины и жёлтого налёта. Ну, блин, ништяк... только наоборот.
Мне едва удаётся пошевелить головой, как уже хорошо знакомые датчики начинают усиленно и мерзко пищать. Вскоре у моей койки собирается целая команда спасателей в белых халатах. Они что-то обговаривают, пытаются донести до меня некую мысль, но я ваще не въезжаю, чё им надо. Тяжело мне даётся думать в последнее время. Я прикрываю глаза на секунду, но секунда, как оказывается позже, растягивается ещё на несколько часов.
В следующий раз пробуждение выходит куда более приятным. Я чувствую запах фруктов, предположительно груш, и они пахнут просто бомбезно.
Как только я открываю глаза, то передо мной предстаёт Леркина физиономия. На нём несколько лейкопластырей, а ещё небольшой синяк у губы, только позеленевший. Предположительно недельной свежести. Нехуёво так-то я поспал.
Я кое-как двигаю рукой и достаю до своей ягодицы, удовлетворив затянувшуюся потребность. Заметив моё шевеление, Лерка тоже просыпается.
Она садится ровно и молча смотрит на меня. Я тоже смотрю, но молчу не потому что хочу, а потому что не могу произнести ни слова. Хотя вопросов у меня много. В глотке всё пересохло, могу только хрипеть. И я начинаю хрипеть, чтоб задать первый вопрос.
— Он ударил тебя ножом. Несколько раз, — отвечает Лера на самый главный, — но важные органы не задеты, хотя ты потерял много крови.
После этого она молчит ещё какое-то время. Встаёт со стула и обходит кровать, чтобы раздвинуть занавески. Я морщусь от хлынувшего в комнату света, а когда глаза попривыкают, моему взору предстаёт чумовой вид. Одна зелёная ветка дерева легонько стучит в окошко, будто хочет зайти и поздравить меня с тем, что я живой.
— Если бы полиция не приехала, вероятно, ты бы умер, — выдыхает Лерка, возвращаясь на своё место. — Это Паша их привёл. Лариса мне всё рассказала.
Я выгибаю бровь в надежде, что Лерка меня поймёт. И она понимает, будто между нами установлена некая связь, спеша пояснить:
— Всё рассказала. Про тебя. Про меня. Про нас. Что ты спас меня, тогда и сейчас. Я не знаю, что чувствую насчёт всего этого, — жалобно всхлипывает Лера, щупая собственные кончики пальцев с таким видом, будто она в чём-то виновата. — Прости, что моя жизнь доставила тебе столько проблем...
Я совершаю над собой огромное усилие, когда поднимаю тяжёлую руку и кладу её поверх её холодных пальцев. Тут же становится легче дышать. Лера поднимает на меня глаза, полные слёз, а я улыбаюсь ей одними глазами, не произнося этого, но громко думая: «Как же я рад,
