что тут страшного? Она ведь войдёт в вашу семью.
– Ладно, проехали. Расскажи-ка, что у вас тут новенького произошло, пока меня не было.
– Всё можно рассказывать? – спросил Али-Баба, покосившись на меня.
– Всё. Серж достоин доверия.
– Тогда ладно. Халиф наш тут выкинул недавно славненькую штуку. Отпустил на волю половину своего гарема. Представляете, сколько раз ему пришлось трижды повторять каждой: "Я развожусь с тобой"? Женский рёв стоял на весь Багдад. Хотя им предоставлялся выбор: брать или не брать с собой детей. А также давались немалые деньги на обзаведение своим домом, хозяйством. При этом совсем забыли о том, что закон не позволяет бывшим жёнам халифа снова выходить замуж и вступать в связь с мужчинами. Причём под угрозой охолащивания нарушивших закон мужчин.
Пришлось издать фирман [12], снимающий относительно уже разведённых жён халифа означенный запрет и наказание. Тогда уже не во дворце, а в городе начались беспорядки. Сюда нахлынуло неисчислимое количество желающих взять в жены особу из халифского гарема. Даже с детьми. Ведь дело-то небывалое! Не мужчина платит калым за жену, а жена приносит в дом большие деньги. Возникало столько драк между претендентами, что стража не успевала разнимать. В конце концов, объявили, что выбирать мужей будут сами женщины. Беспорядки в городе прекратились. В два дня женщины пристроили сами себя и всё вроде бы успокоилось. Лишние женихи убрались из города.
Однако когда подсчитали, во что всё это обошлось казне, то оказалось, что втрое дороже, чем содержание всех бывших жён в гареме до конца их жизни. Трое визирей, включая главного, лишились должностей. Ведь этот массовый развод был их советом халифу по уменьшению государственных расходов.
Ахмед, а за ним и мы с Али-Бабой от души расхохотались.
– Видишь, Серж, – чуть не сквозь слёзы проговорил Ахмед, – какие чудеса тут происходят. А мы пропустили.
– Но на этом история ещё не закончилась, – продолжил Али-Баба, – так что ещё есть возможность понаблюдать за её развитием и повеселиться.
– И что же ещё произошло, когда уже всё кончилось?
– Оставшиеся жены все вместе потребовали от халифа, чтобы с ними тоже развелись и притом на тех же самых условиях, что и с предыдущими. И даже в старых законах вроде нашли установление их права на такое требование. Халиф и его советники в полной панике, – и мы опять дружно захохотали.
– Давненько я так от души не смеялся. Да, попал наш Гарун-аль-Рашид в переделку. Как он будет из неё выбираться, наверное, и Аллаху неизвестно, – подытожил Ахмед. – Что ещё интересного?
– Вчера приплыл Синдбад. Доставил кашмирские платки, китайский фарфор и шелка.
– Фарфор мы с Сержем видели – очень хорош. А ткани?
– Ещё тюки не открывали.
– Пойдём, посмотрим. Что за вино? – спросил Ахмед, наливая себе и мне.
– Местное. Взял на пробу. Мне понравилось.
– В самом деле, неплохое вино. Но мне доводилось пробовать и намного лучшее, – подмигивая мне, осушил кубок Ахмед.
Вышли во двор. Али-Баба отпёр склад и вскрыл один из тюков с шелками и один с кашмирскими платками. Я ничего в тканях не понимаю, но Ахмед остался очень довольным.
– Думаю, пойдут хорошо, и надолго торговли ими не хватит.
– Да, пожалуй, – согласился Али-Баба.
– Закажи Синдбаду двойное количество. Когда он собирается опять отплыть в Китай?
– Говорил, что недели через две. Хочет корабль подремонтировать. Бурей потрепало.
– Значит, можем сегодня вечером собраться у него на судне. Он ещё не знает, что я в городе. Нужно предупредить его и остальных. Надеюсь, Синдбад не будет против, что соберёмся опять у него. Бочонок вина ему доставь и копчёного мяса. Остальное он сам сообразит. Вроде пока всё. Отправляйся. А мы с Сержем пойдём покупать ему красавицу, а потом домой. Да, деньги принеси. У меня с собой ничего нет.
Через полминуты Али-Баба приносит два мешка с деньгами и развязывает их. В одном серебряные монеты самого разного размера, а в другом – золотые. Ахмед отсчитывает с горсть серебра разного достоинства, добавляет к нему несколько золотых и пододвигает ко мне.
– Это тебе на всякий случай. Без денег в кармане здесь нельзя. Мало ли что и вообще на текущие расходы. Серебро больше в ходу, чем золото. Если вдруг не хватит – скажешь.
Себе он тоже тщательно отсчитывает. Только больше золото.
– Али-Баба, запиши расход в семьдесят золотых динаров.
Выйдя из этого оплота торговли Ахмеда, мы направились в дальний конец рынка, где шла торговля рабами. С Ахмедом бесполезно спорить. Не зря говорят, что не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Он здесь хозяин положения по всем статьям. Пусть и делает, как знает. Наша мораль для здешних обычаев смешна и нелепа. Слепо придерживаться её вряд ли разумно. Никто не оценит. Скорее, как минимум, глупцом посчитают.
Так это и есть рабский рынок? Ну и дела. Никаких клеток. Никаких плёток. Никаких ошейников, верёвок и цепей. Сидят себе детишки, молодёжь и взрослые рядками, группками или поодиночке. Чистенько и по-разному все одеты. Явно своевременно накормлены. Аккуратно причёсаны. Кто молчит и смотрит по сторонам, а кто оживлённо болтает с товарищами по несчастью. По несчастью? Как-то не заметно несчастья в глазах. Возмутительно! Рабы должны быть битыми, грязными и испуганными. Иначе что ж это за рабы будут? Этак и бунтовать, бежать не захотят. Всё тут как-то неправильно.
– Что? Не похожи на рабов? – спрашивает Ахмед. – Что поделаешь, такой уж здесь товар. Разный и не весь подневольный. Давай смотреть.
Не подневольный раб? Что это за диво такое? Но на девушек приятно посмотреть. Лица открыты. Только мало их. Пять штучек всего, если считать их как товар. Совсем даже не дурнушки. А одна – так вообще картинка! Волосы длинные, черные как смоль. Стройная и высокая. Немного ниже меня. Выступает хорошо сформировавшаяся грудь. Тонкая талия. Губки поцелуя просят. Или обещают? Глаза синие, как у Жанны. Но черты лица совсем другого характера – восточного, но тоже тонкие и мягкие, как у Жанны. Что это я всё про Жанну, да про Жанну? Хорошая девица – и всё тут. Во взгляде ни страха, ни стеснения, ни забитости.
– Ну, что? Берём эту? – спрашивает Ахмед. – Как тебя зовут?
– Зубейда.
– А что ты умеешь?
– Всё по дому – готовить, шить и вышивать, за огородом и цветами ухаживать.
– А за детьми?
– И за детьми, и за больными тоже.
Ахмед протянул руку и приподнял девушке подол, открыв до середины плотно сомкнутых бёдер стройные, как у Жанны, красивые ноги. Девушка покраснела, но не шелохнулась и промолчала.
– Видел?
– Видел, – отвечаю я.
– Если хочешь осмотреть её всю, то это можно сделать вон в той палатке. Разрешается.
Я повернул голову и встретил умоляющий взгляд девушки.
– Не надо.
– Берём?
– Берём.
– Сколько ты хочешь, Зубейда?
– Пятьдесят динаров.
Вот так фокус. Рабы сами себя торгуют!
– Давай-ка отойдём, – берет меня под руку Ахмед. – Понравилась?
– Понравилась, а что?
– Девица
