В Орджоникидзе Костя видел совершенно другую жизнь, совсем непохожую на Московскую. Ему на всегда запомнились бесконечные многочасовые застолья, где женщинам и детям никогда не позволялось садиться за один стол с мужчинами.
И в то же время, никто не мог отойти далеко, дети были обязаны крутиться рядом, чтобы впитывать «мудрость жизни», как говорил дед Епрем.
Женщины же успевали на своей половине и пообщаться, и приобщится к теме застолья, и проследить чтобы еда и напитки на столах не заканчивались.
Когда Костя был самым младшим, в начале трапезы по традиции никто из тридцати или сорока гостей не притрагивался к еде, в изобилии ожидающей своего часа на столе, пока не мальчику не дадут откусить кусок пирога и пригубить глоток сладкого, словно квас, темного пива.
Мужчины пили в основном свежесваренное светлое пиво.
В конце каждого застолья женщины подавали деликатес — пирог с мясом и Гибарян клялся мне в двух вещах: в том, что он никогда не ел ничего вкуснее, и что мы с ним обязательно съездим в Орджоникидзе поесть этих чудесных осетинских пирогов.
Со временем, появились более младшие мальчики и Косте больше не давали первым вкушать пирог и пиво, но повысили в застольной иерархии до виночерпия.
«Урдыглаваг» — так называли юношей, которые следили затем чтобы у старших бокалы были всегда заполнены до краёв. Доверяли эту почетную службу за столом далеко не всем мальчишками и парням. Юноше нужно было еще заработать уважение и честь.
Правда, если кажется, что обязанность мужчин заключалась только в том, что бы есть и выпивать, то это не совсем так. После застолья только мужчины мыли огромные котлы, в которых варилось мясо. Женщинам притрагиваться к ним запрещалось.
У деда в жизни было всего два режима: застолье и работа.
В дни, свободные от пиршеств, дед сутками пропадал на работе и непременно таскал туда внука. Это были дни настоящих озарений для Кости.
Он видел, как завод прямо на глазах прирастает новыми печами, цехами, гигантскими трубами. После войны завод быстро расширялся и расстраивался. Созерцание этого великого зрелища заменяло собой детские конструкторы в сознании и формировании мировоззрения Кости.
Как он утверждал, дед таскал его для того, чтобы Гибарян учился мыслить масштабно с младых ногтей. Я вспомнил, как однажды признался ему в том, что деду Епрему это удалось.
Ведь именно благодаря этой способности мы не стали возвращаться в Поселок, найдя первое крупное месторождение, а пошли искать дальше.
Гибарян, эмоционально размахивая руками, доказывал, что судя по всему, в этой местности должно быть найдено, как минимум, в пять раз больше знаков и месторождений. Я в конце концов согласился не довольствоваться «малым» и продолжить поиски. Костя оказался прав.
Мысли о друге, времени, небе и книгах успокоили меня. В висках перестало стучать.
Надо отсюда выбираться. Я снял рюкзак. Вытащил из него веревку. Один конец привязал к лямкам, другой выбросил за пределы ямы. Вытяну, когда выберусь.
Я потрогал стену. Она стала осыпаться. Совершив первую попытку выбраться, я скатился обратно подняв тучу пыли.
У меня много раз в жизни во всевозможных ситуациях были попытки не сразу приводящие к успеху. Я не из тех кто сдается. Поэтому неудача меня совершенно не расстроила.
Я пробовал снова и снова. Я запрыгивал и сползал назад в разных местах. Все это время я рычал, стонал, ругался, кричал. Так продолжалось до тех пор, пока не понял, что не достигаю. никакого прогресса.
Я стал думать. Ружье я потерял при падении оно осталось снаружи наверху.
Вдруг я услышал повторяющиеся щелчки.
Человек не знакомый с оленями, может слышать в тундре странный повторяющийся звук, похожий на треск. Он даже предположить не сможет, что где-то рядом северный олень.
При движении сухожилия в оленьих суставах трутся о косточки и издают эти щелчки, которые слышно довольно далеко на открытых пространствах.
Благодаря этой особенности олени не теряют друг друга ни в метели, ни во время полярных ночей. Правда эти же щелчки привлекают хищников.
Я замер и прислушался. Все таки не олень, хотя очень похоже. Скорее хруст сухих веток, когда кто-то подкрадывается.
Зверь? Рюкзак начал медленно ползти вверх. Я силой остановил и дернул за веревку. По натяжению понял, что ее опустили.
Через мгновение из-за кромки появилась голова Ямазова. А за ней и голова Мусы.
Он осторожно наклонился, заглянул вниз, а потом присел на корточки. Что-то сказал племяннику и тот тут же сделал шаг назад от края ямы. Я его почти перестал видеть.
В отличии от старшего Ямазова. Он продолжал сидеть на корточках, держа руках короткий прутик.
Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Возможно, он ждал что я позову его на помощь. Его голова закрывала солнце, которое перестало меня слепить
— Ты думал, что идешь за нами по следу, а выходит наоборот.
Он довольно улыбнулся и показал свои крупные белые зубы. Все таки интуиция меня не обманула. Они все это время шли сзади.
— На карте этого маршрута нет. Не зря мы пошли за тобой. Куда нам дальше идти?
Я ничего не ответил.
— Не хочешь отвечать. Так же как и не хотел показать дорогу к моему золоту.
Он сделал акцент на фразе «моё золото», застолбив таким образом, по его мнению, права на прииски.
— Скажи куда идти, и я вытащу тебя отсюда.
Я знал, что он врет.
— Опять молчишь? Правильно делаешь, — он снова широко улыбнулся, — я и без тебя понял, как к озеру пройти. Бумаги твоего друга тоже у меня. Ты мне не нужен. Просто проверить тебя хотел.
— Ты думаешь я тебя буду умолять о помощи?
— А ты думаешь, я бы тебе помог?
Ответ для меня был очевиден.
— Султыг, скажи мне, что для тебя золото? Зачем оно тебе?
Он продолжительно посмотрел на меня.
— Сказку про золотую рыбку знаешь?
— Знаю.
— Ну вот, если знаешь, то зачем спрашиваешь? Золото и есть для меня та самая золотая рыбка. Все мои желания исполняет. Только не три желания, как у вашего старика. А столько сколько захочу. Если у меня есть золото — Род мой будет обут-одет, никогда не будет голодать. И если надо, я могу любого человека купить. Как вашего Гунько.
— Врешь!
Он только ухмыльнулся. По этой ухмылке невозможно было понять, какие на самом деле у них были отношения.
— Ружье, твое я заберу. Оно тебе вряд ли пригодится. Ты же не против? — сказал он и не дожидаясь ответа поднял его с земли и повесил себе на плечо.
Муса что-то спросил Ямазова на своем. Но тот четко ответил по-русски, чтобы я слышал.
— На все воля Всевышнего, всё в его руках. Не в моих. Он захочет — выберешься. Не захочет — останешься здесь. Кто Султыг Ямазов такой, чтобы вмешиваться в Его дела? — он умыл свою бороду руками на этих словах встал, развернулся и стал удаляться, — пошли Муса.
Юноша заглянул ко мне в яму, потом быстро повернул голову, чтобы проверить смотрит ли Султыг в его сторону и убедившиьс, что ему ничего не угрожает тайком сбросил мне кусок кукурузной лепешки и вяленого мяса.
Я подошел, взял брошенную еду в руки, стряхнул землю ладонью и молча поднял над головой, выражая благодарность.
Голос Ямазова звал юношу, и тот скрылся у меня из виду.
Так у меня есть нож, топорик и веревка. Пока слушал Ямазова у меня созрел простой план.
Нужно выдернуть несколько кольев из земли, нарубить ступеней из части вторые использовать, как направляющие и при помощи веревки «связать» что-то наподобие стремянки.
Работа заняла у меня около сорока минут. Тяжелее всего пришлось в начале. Выдернуть глубоко посаженные сваи оказалось не таким уж легким делом.
Пришлось откапывать из глинистого грунта. Наконец, лестница была готова, и я быстро выбрался на поверхность.
Хотелось пить. У меня оставалось еще пол фляги. Я сделал пару глотков и осмотрел ноющие руки. Ладони горели, но жить можно. От идеи сейчас перекусить я отказался сразу. Предстоит жесткий марш бросок.
