Смолкнув, я поглядел на визуализацию девушки, улыбавшейся с экрана монитора. Похоже, очень похоже… Но, все-таки, чего-то не доставало… И тут я ухватил смутную мысль за хвостик.
— Наташ… — упруго поднявшись, я протянул руку. — А давай, станцуем!
— О! — просияла женщина, откатываясь в кресле от стола. Гибко встав, она положила мне руки на плечи, легонько прижалась, а я обнял узкую талию. Повел под мелодию, звучавшую в голове, и словно вернулся в далекий вечер… до которого еще надо дожить.
В какой-то момент мне довелось испытать острую, сбивающую дыхание радость открытия, хотя и морозец студил душу.
Я отступил, обрывая танец под неслышную музыку, и сказал:
— Наташ, дорисуй… Лена Рожкова на пять-шесть сантиметров выше тебя… Соответственно, и ноги чуть подлинней, и грудь немного побольше… Но главное, что до меня только сейчас дошло, что запомнили руки — фигура у Лены была типично «иверневская», те же изгибы, те же пропорции тела!
Наташа замерла, а глаза потемнели, наливаясь густой синевой сапфира.
— Не может быть… — пробормотала она. — Лея⁈
— Да! — воскликнул я. — Это была Лея! И я даже знаю, почему она представилась Рожковой… Лет через десять выйдет роман «Ганфайтер», фантастика. Какого-то Большакова… А Лея любит такое чтиво! И вот там-то, в романе, одну героиню звали Марина Рожкова! И она была под стать Лее — красивая и эффектная блондинка…
Инна с Ритой переглянулись, а Наташа, ни слова не говоря, сунулась к компьютеру, и нанесла последние штрихи.
С экрана на меня глянула Лена Рожкова… Лея Гарина…
— Она! — выдохнул я.
Немая сцена длилась недолго. Рита, заметно нервничая, сказала:
— Теперь — Наташу Томину!
Наши взгляды пересеклись, и «главная жена» отвела глаза, боясь, что ее беспокойство станет понятным.
— Ну, во-первых, — ворчливо начал я, — если кто-то подумал на Юлиуса, то зря, ей тогда тридцать шесть стукнет! Молодая женщина, красивая, да! Но не девушка! Ко всему прочему, Наташа была… или будет не брюнеткой, а скорее шатенкой. Цвет волос у нее был, знаете, такой… темно-каштановый, хотя, конечно, можно и перекраситься… О, Наташ, а изобрази-ка ее в образе Моники Белуччи! В Интерсети должны быть фото…
— Нашла! — кивнула Талия. — Похожа?
— Д-да… — вытолкнул я в раздумьях.
Моника мне всегда нравилась, вот только полного сходства с Томиной не было… Томина…
«Ох, не верю я в совпадения! — запульсировало в голове. — Та брюнетистая шатенка… Она ведь точно знала многое о моей жене из „прошлой жизни“, раз назвалась такой фамилией!»
— Помню странные диаграммы из «бука» этой шатеночки, — выговорил я вслух, следя за дисплеем. — Там были такие, разветвляющиеся графики, похожие на генеалогические древа аристократов или на схемы происхождения видов из учебников по биологии… Мы тогда часа четыре, наверное, потратили на разбор этих диаграмм, чтобы точно запомнить, когда, что и кому я должен буду сказать, чтобы произошло нужное событие…
Помолчав, я вгляделся в образ на экране.
— Губки сделай пухлее… Примерно, как у Риты… Ага… Да, и волосы не прямые, а такие, знаешь, склонные виться… М-м… Да, и еще — глаза у Наташи, как и волосы, не черные были, а такие… темно-вишневые, как у Наталишки…
— Так это Наталишка и есть! — выпалила Рита со странным облегчением. — Потому и фамилию такую выбрала — Вишневская! Ее же всю жизнь «вишенкой» звали! Зовут… А Томина… Она узнала, как звали твою бывшую!
— Интере-есно… — затянула Инна. — Но… Не знаю. Нет, с Леей попадание в «десятку», но вот с Наталишкой… Хм… Да, есть совпадение с цветом глаз, можно сюда и фамилию «говорящую» притянуть, но… Маловато как-то доводов «за».
— Да я понимаю… — выговорила Рита. — Миш… Вот, ты говорил, что чувствовал их симпатию, даже любовь. А кто из этой парочки тебя сильнее любил?
— Наташа! — твердо сказал я. — Лея… Лена была нежнее, ласковей, сентиментальней, что ли, а вот Томина… Я, помню, даже застеснялся ее откровенности… пылкости!
— А вот это уже довод! — щелкнула Инна пальцами, и засмеялась: — Наталишка еще в памперсы писает, а уже сгорает от страсти!
— Так что же? — Талия стрельнула ясной синевой. — Мы вычислили этих девиц?
— Будущее покажет! — сверкнула зубками Рита.
Пятница, 11 июня. День
Москва, Старая площадь
С утра была запарка, мы с Гурием Иванычем посетили массу высоких кабинетов, забираясь на пятый этаж ЦК, но к обеду согласовали-таки проект Второго Московского университета. Его будем создавать на базе МИФИ, как и мечтал ректор Колобашкин.
Довольный, я сбегал в «цекистскую» столовую — тут, рядом, улочку перейти. Вернулся, отяжелев, и засел в мягкое кресло для посетителей. Тихо, спокойно… И мысли посещают исключительно позитивного свойства…
Завтра моя Юлька, мой Юлиус возьмет фамилию мужа, и станет Алёхиной. Вроде, и плюсовое событие, а у меня печаль.
Потому ль, что свадьба дочери — это еще и веха в жизни? Оглянись, человече, и — memento mori? Ну, это уж совсем в минус…
Лучше о Васёнке думать — ему скоро диплом защищать. Получит свой «красный», а идей у парня столько, что можно сразу кандидатскую писать. Один гель-кристалл чего стоит — Васёнок небрежно зовет его «желейкой»…
«Такие кадры нам нужны, — усмехнулся я. — Сманю к себе!»
И у Маришки тоже праздник — нашу «бразильяночку» утвердили на роль Риты в многосерийном художественном фильме «Кровавое Благодаренье», по сценарию Андреаса Эшбаха. Правда, Рита в сериале будет не Рита, а Татьяна, но это уже мелочи. Главное, что продюсировать взялся сам Джеймс Кэмерон!
Конечно, нынешнему Голливуду далеко до «Мосфильма», зато в рекламе американцы знают толк.
Моя «главная жена» стала звездой после роли Литы Сегаль, а Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин-Гарина может засиять, как сверхновая, войдя в образ родственницы…
Я заерзал, вспоминая недавние известия с Луны, весьма скупые и обрывочные. Что-то они там нашли… Понимаю, отчего таится Янин, но уж Федор Дмитрич мог бы хоть намекнуть любимой дочери! А она — мне…
Задумавшись, я не сразу догадался, что дверь в кабинет открыта. На пороге стояла Елена фон Ливен, улыбаясь ехидно и лукаво.
— После сытного обеда, — выговорила она, — по закону Архимеда?
— Это уже тенденция, ваше сиятельство, — пробурчал я, вставая. — Вечно вы меня подловите… на рабочем месте!
— Сидите, сидите! — хихикнув, княгиня процокала каблучками, и устроилась за моим столом. — Я сегодня заезжала к вам домой, застала одну Наташу. Она мне и рассказала о… хм… «следственном эксперименте». Знаете, Миша, я очень рада, что мои смутные догадки оправдались! По дороге сюда, я угодила в «пробку», но не разозлилась, а обрадовалась даже — само собой появилось время, чтобы сесть и рассудить. И я пришла к догадке, что смысл затеянной в восемнадцатом году «хронодиверсии» не в том вовсе, чтобы изменить прошлое, а в том, чтобы не дать ему измениться! Звучит парадоксально, но это так! Ведь ваш перенос сквозь пространство и время стал для «Альфы» неотвратимым событием!
О, я даже в чем-то разделяю взгляды рабби Алона на вашу мессианскую сущность, Миша! Ведь я, хоть и состою в партии, а родилась-то в семье дворян-белоэмигрантов с богатыми традициями, и не просто крещена, но и хорошо знаю основы христианства. Уж поверьте, Миша, я сама прошла долгий путь осознания того факта, что вы — Мессия, причём через отрицание и противление очевидному! Господи! Да я ведь в своё время и стреляла-то в вас, руководствуясь религиозными мотивами! Только что, в отличие от рабби, даже не пыталась доказывать происхождение Миши Гарина от Дома Давида: отсутствие документальных свидетельств вашего родства с ветхозаветным царём вовсе не означало, что вы не его потомок, и наоборот, гипотетическое наличие такого свидетельства не гарантировало генетических уз…
— Елена, это уже перебор, — забурчал я, чувствуя стесненность.
— О, нет! — фон Ливен помолчала, унимая волнение, но продолжила не менее горячо: — Понимаю, что абсолютное большинство знать не знает, чему обязано вам! Вы спасли СССР, Израиль, Иран, Эфиопию, Сомали, Ирак, Северную Корею, Польшу, Югославию, Никарагуа, Чехословакию, ЮАР, Кубу, Афганистан — список длиннён! Посмотрите, как окреп социализм, как мощно заработал Восточный Общий рынок! А сколько миллионов человек, спасенных от войн, голода, безнадеги, счастливы благодаря вам⁈ И вот теперь представьте себе вашу милую родню, Лею и Натали… — ее страстный накал чуть пригас. — Представьте себе, что им думать о две тысячи восемнадцатом году! А вдруг никто не явится к тамошнему вам, не предложит вернуться в прошлое, в юность? Что тогда? Вдруг весь тот Мир Справедливости, чистый, безопасный, счастливый мир, что уже строится, растет потихоньку… Пропадет? Доживет до двадцать второго октября две тыщи восемнадцатого — и исчезнет? Сменится воистину инфернальным, разобщенным миром беспредела, как в «Гамме»? И вот тогда Лея с Наталишкой поймут свое главное предназначение — и возьмут, обязательно возьмут дело в свои слабые гладкие ручки! Перейдут в «Гамму»… Транспозитируются! Уговорят Михаила Петровича… Стоп! — она выставила ладонь в останавливающем жесте. — Знаю, что вы хотите сов… сказать! Дескать, машина времени — сказка! А кто мешает сделать ее былью? — пропела фон Ливен. — Я вам не назову инсайдера, конечно, но мне доподлинно известно, Мишенька, что вы ставили опыты по забросу в прошлое на дистанции и в пять, и в десять лет! Следовательно, машина времени возможна?
