Я попробовал подкупить помощника Крамера, но тем самым лишь чуть было не испортил все дело. Меня чуть было с позором не выставили за дверь, и лишь мое клятвенное заверение, что я прибыл издалека с весьма серьезным предложением к мсье Крамеру, немного успокоили молодого человека, который так рьяно защищал своего хозяина. Я оставил записку в конторе купца. В ней я сообщал о том, что мне непременно следует увидеться с Крамером, и для подобного рандеву имеются очень важные причины. Но о них я могу сообщить лишь при личной встрече.
– В таком случае, мсье, как только откроется санный путь в Квебек, я отправлю туда человека, который сообщит хозяину о вашем пожелании. Рекомендую вам проехать вместе с ним, и если мсье Крамер захочет с вами говорить, то он передаст вам о месте встречи через этого человека. Если же нет… – и он типично французским жестом развел руками.
– А когда он будет, этот ледостав?
– В этом году, похоже, довольно рано, и лед уже начал формироваться. Думаю, недели две, и можно будет отправляться в путь. Вы где остановились?
– Пока нигде.
– Рекомендую вам «Колесо фортуны». Скажете, что от Леблана – это моя фамилия.
«Опять фортуна», – подумал я… и отправился побыстрее в этот отель, чтобы не расставаться с сей капризной дамой, которая в этот раз оказалась ко мне благосклонной.
В «Колесе фортуны» оказалось тепло, кормили хорошо, а что деньги за постой брали не самые маленькие, так это все равно платить не мне – я вел счет всем своим затратам для Манштейна, признаюсь, несколько даже их завышая (а кто проверит?). Но делать было особо нечего, и я в ожидании возвращения Крамера в Луисбург посетил несколько кабаков, где, щедро угощая местных завсегдатаев пивом, попытался расспросить их о русских, которые так лихо лупят англичан. На мое счастье, французский язык, на котором я беседовал с жителями Луисбурга, не был похож на тот, на котором говорят англичане, считающие, что они могут вполне нормально изъясняться по-французски. Только по этой причине меня никто не побил. Здешний люд англичан просто ненавидел. А вот русских любил.
То, что о них рассказывали, показалось мне просто невероятным. В глазах жителей Акадии русские выглядели рыцарями без страха и упрека. Сейчас они собирали всех, кто был готов сразиться с англичанами, захватившими бывшие французские территории. И они, если верить моим собутыльникам, уже якобы отбили три самых важных форта у англичан. И еще немного, и вся Акадия будет освобождена.
– Любой из них стоит десяти, нет – двадцати краснокафтанников! – воскликнул один из моих собеседников. – А какое у них оружие! Мой знакомый, которому посчастливилось вместе с этими русскими поучаствовать в разгроме отряда британского генерала Брэддока, рассказывал, что из своего чудо-оружия русские укладывали англичан ряд за рядом, как косильщик укладывает косой густую траву.
– А твой знакомый не преувеличивает? – спросил я. – Может, русские просто метко стреляли и быстро перезаряжали ружья?
– Нет, что ты, – сидевший напротив меня за столом пожилой француз возмущенно взмахнул руками, – русские – солдаты, которых свет еще не видел. Уж поверь мне, я сражался в Австрии под знаменами маршала Бель-Иля [121].
Я не стал спорить, хоть я и не верил, что русские так быстро сумели добиться столь значительных успехов – мало ли что расскажут в Луисбурге, далеко от этих событий. Вместо этого я заказал еще пива и хорошей закуски. Но, как бы то ни было, какое-то зерно истины во всем этом, несомненно, имелось, и мне все больше и больше хотелось познакомиться поближе с загадочными русскими. Теперь мне стал понятен интерес прусского короля к этим людям. Если они попадут в Россию и возглавят русскую армию…
Закрыв глаза, я представил, как нескончаемые ряды русских, вооруженных чудо-ружьями, движутся по полям Европы. Хотя что им там делать? Вот с турками воевать им наверняка придется. Столько земли на юге стоит впустую из-за опасности набегов татарской конницы. Если удастся отвадить татар от грабительских набегов, то тогда все эти земли можно заселить трудолюбивыми крестьянами. Можно накормить всю Россию и Европу, да еще и для Нового Света останется. Хотя и здесь хорошо растут пшеница и какой-то злак под названием маис – я успел попробовать хлеб из него, он оказался сладковатым, но довольно-таки вкусным.
Время от времени я заглядывал в контору Крамера. Леблан уже вполне дружелюбно здоровался со мной, но ничем не мог меня порадовать.
– Еще рано, – говорил он мне каждый раз.
Мне оставалось лишь с огорчением разводить руками и откланиваться. Но я сумел-таки подружиться с хозяином «Колеса фортуны», Реми Дюпюи. И в канун Рождества Христова, двадцать четвертого декабря, меня даже пригласили к нему домой – он жил во флигеле своей гостиницы.
Я накупил всяких деликатесов – здесь в магазинах можно найти весьма неплохие французские вина, хоть и не слишком дешево, – а также подарков для семьи Дюпюи – севрский сервиз для хозяйки, кольца с небольшими камнями для дочерей – им, по словам мсье Дюпюи, было семнадцать и шестнадцать, а для мальчиков, которым было десять и двенадцать, я купил калейдоскоп и небольшую подзорную трубу. Самому же хозяину я нашел неизвестно как сюда попавшую мейсенскую фарфоровую трубку. Не знаю, что сподвигло меня на столь дорогие подарки, разве что мысль, что все это будет включено в смету.
Тем не менее я на сей раз был образцом примерного поведения и не пытался соблазнить ни мадам Дюпюи (впрочем, если честно, она была не в моем вкусе), ни их дочерей (семнадцатилетняя, мадемуазель Алин, была очень даже ничего). Ушел я сразу после того, как зазвонили колокола, и мои хозяева засобирались на полуночную рождественскую мессу. Сам я отпросился – все-таки я был крещен в лютеранской церкви и вырос лютеранином. И хоть я ничего не имею против католицизма, я на мессы не хожу.
А на следующее утро, когда все уже спали, я решил прогуляться по утреннему Луисбургу и неожиданно увидел идущего мне навстречу молодого человека немалого роста, в котором явственно проглядывалась индейская кровь. Меня бы это не удивило – мало ли в Новой Франции метисов, но в открытом вороте я явственно разглядел православный крестик.
– Извините меня, – спросил я по-русски, проигнорировав тот факт, что мне когда-то пришлось позорно бежать из России, – неужели я вижу своего соотечественника?
14 декабря 1755 года. Галифакс
Майор Финеас Стивенс, Нью-Гемпширская милиция
Позавчера меня вызвал подполковник Чарльз Лоуренс, губернатор Новой Шотландии. Для меня это было неожиданностью – все время, пока я был фактическим командиром ополчения в Галифаксе, он меня подчеркнуто игнорировал – он, видите ли, дворянин и все такое, а я всего лишь выходец из семьи нью-гемпширских фермеров с юга штата, на границе с Массачусетсом. Даже когда я приходил к нему с просьбами военного характера, меня он даже не принимал, а говорили со мной – точно так же через губу – его клерки.
А вот сейчас что-то, несомненно, произошло. Я вошел в кабинет губернатора и был ошарашен его первым же вопросом, заданным на повышенных тонах:
– Мистер Стивенс! – Для него офицеры колониальной милиции таковыми не являлись, поэтому он обращался ко мне, как к штатскому. – Почему вы в таком виде?
– Ваша честь, я счел нужным прийти к вам как можно скорее, а сейчас на улицах по колено снега, и он все еще идет. Я, конечно, мог себя привести в порядок после этого, но мне было сказано, что вызов не терпит отлагательств.
– Все равно вы, как офицер – пусть и ненастоящий, обязаны следить за своим внешним видом. Но я вас вызвал не из-за этого. Почему о падении Кобекида я узнаю не от вас?
– Но, ваша честь, я впервые слышу об этом!
– Сегодня утром до Галифакса добрался рядовой, которому посчастливилось уйти из того проклятого форта. По его словам, подполковник Монктон сдал его без единого выстрела. Как прикажете это понимать?
