— Но барсы и волки могут сражаться с драконами?
— Могут, — кивнул Майман. — У драконов особенно уязвимы мембраны крыльев. И драконы тяжелее на разворот. Два или три волка могут долго уклоняться от молний, а когда колдун выдохнется — тут ему и конец.
— Но и у колдунов есть оружие против нас, — подсказал Ичин и тихонечко стукнул в бубен, проверяя, чисто или он звучит. — Дракон может подняться выше, чем волки.
— Они обычно так и сражаются, — кивнул Майман. — Поднимаются над нами и шарашат оттуда молниями. Если в войске нет пеших лучников — это плохая для нас стратегия.
— Но в этот раз колдуны бились между собой? — уточнил я.
— Да, — кивнул Майман. — Я видел схватку драконов в небе. — Но любоваться мне на неё было некогда. Может, я просто не разглядел дракона правителя Юри?
Ичин перестал шептать и начал тихонько постукивать по бубну в каком-то, только ему ведомом ритме.
— А почему, если правитель Юри погиб на поле боя, враги не нашли его после и не похоронили? — спросил я.
— Скажи лучше, почему его голову не прибили на воротах крепости? — усмехнулся Майман.
— Хорошо, — кивнул я. — Почему не прибили?
Майман развёл ручищами.
— Я знаю одно: если бы правитель Юри скрылся за перевалом вместе со старшим сыном, об этом уже кричали бы вестники терия Вердена, назначая награду за его голову. Но они кричат о голове Эргена.
— Так про Эргена вы узнали от врагов?
— И от врагов, и от раненых, — пояснил Майман. — Были из наших и те, кто видел, как уцелевшие драконы понеслись в сторону перевала. И волчьи всадники полетели за ними. Не волки или барсы, а из тех, кто был на службе у правителя Юри. Пешие же погибли или бежали в горы малыми группами. Несколько раненых прибились и к нам.
— Вы тоже пытались пройти через перевал? — спросил я Маймана.
Он покачал головой:
— Я не шаман, как Ичин. Я — простой воин, а даже ветер там заговорён духами.
Он замолчал, а Ичин стучал в бубен всё громче.
В руках у него была колотушка из берёзы, и звук выходил мерный, но словно бы потусторонний. (Истэчи мне все уши прожужжал о том, как важно, чтобы обустройство бубна было именно из берёзы, интересно бы ещё понять, почему?)
Странно, но ритм действовал на меня и других воинов отрезвляюще. Взгляд Аймара прояснился, он сел ровнее.
— Нам и раньше не было ходу за перевал, — пояснил вдруг квадратный волк, Ырыс. Пару минут назад он дремал сидя. — А теперь там бушует пламя.
— А что стало с родом медведя? — спросил я.
— Двое раненых прибились к нам, и женщины выходили их. — Майман махнул рукой в сторону двери. (Ну, и восхода — тоже.) — Ты можешь их сам потом расспросить. Но даже если кто-то и уцелел — то им заботой будет прокормить своих детей и женщин. Волчих дюжин у медведей теперь нет.
— А что у нас с дюжинами?
— От волков осталась одна и вторая неполная. От барсов — четыре. Но есть ещё по паре дюжин мальчишек, что готовы взять своего первого волка. И по дюжине тех, кто волка своего потерял.
— Почему барсов уцелело больше, чем волков?
— Потому что Ичин — камлать умеет, — развёл руками Майман. — Он сумел собрать вокруг себя своих и отступать к лесу, сражаясь.
— А как сумел? — не отставал я.
Ичин перестал колотить по бубну, нашарил на груди висевшую там на ремешке железную пластинку с таким же железным язычком, сунул в рот, зажал зубами и… Жуткий дребезжащий звук прорезал воздух!
На улице тут же завыли крылатые волки, а Бурка сунул морду в дверь и уставился на меня с укоризной: что ты тут, мол, творишь?
Ичин вынул пластинку изо рта и рассмеялся.
— Волки не выносят этого звука, — сказал он. — И слышат его даже через шум боя. Нет в этом ничего волшебного. Я просто сумел собрать своих, когда стало ясно, что мы проиграли.
— Это о-очень пришлось не по нраву терию Вердену! — рассмеялся Майман. — Большая часть его крылатых волков преследовала Эргена. Пешие-то не могли за нами угнаться. Когда Ичин стал уводить своих, кого-то успели собрать и мы под этот рёв.
— Но медведи не отступили, — горько сказал Ичин.
— Они кричали тебе вслед, что ты струсил! — рассмеялся Майман.
— И ты думаешь, что я — трус?
— Я думаю, что ты спас и моих людей. Положить там всех — не значило победить.
— Но сможем ли мы победить сейчас? — нахмурился Ичин.
— Ещё как сможем! — сказал я. — Если, конечно, не сваляем дурака во второй раз и не выйдем биться на открытое место. Пусть сражаются с нами в горах! Хрен они пройдут теперь торговым путём!
— Хрен, — легко согласился Аймар.
И этот запомнил! Ну вот кто меня за язык тянет? Ни одного доброго слова от меня барсы не переняли, одни маты!
— У нас есть надежда, что Эрген соберёт войско на той стороне перевала и вернётся, — сказал, молчавший всё это время Байсур.
Он был худой, мрачный, и руку всё ещё носил на лубяной перевязи. Его, как и меня, едва живым вынесли с поля боя.
— Никто не знает, что там, на другой стороне огненного перевала, — сказал Ичин. — А вот за простой перевал мы не пустим никого, тут Кай верно сказал.
— Ну почему же — никого, — усмехнулся я. — Торговцев пустим. Возьмём всё, что надо — и пусть себе валят! Должен же нам кто-то еду возить? И оружие!
Воины засмеялись, и я засмеялся в ответ. И понял, что пьянка сама собой перешла в военный совет.
— А карта перевала у вас есть? — спросил я. И, видя недоумение на лицах, уточнил: — Ну, пусть не перевала, а хоть какая-то карта?
Глава 36
Лазутчик
Карты не нашлось. Однако воины постоянно видели с высоты полёта и горы, и перевал, и долину Эрлу, и быстро создали мне из камушков и веточек «карту» прямо на земляном полу.
Убрали один из кусков войлока, накидали мусора — вот тебе и карта.
Зато я хотя бы вчерне смог представить себе весь горный край, что захватил терий Верден. И готов был согласиться с волками и барсами, что он проделал это только ради торгового пути через горы.
В долине Эрлу — не очень-то и большой — пасли скот, в предгорьях выращивали ячмень, в горах охотились. Но ни необозримых стад, ни обширных полей здесь отродясь не водилось.
Земледелие, как я и подозревал, оказалось самое примитивное. Ячмень рос, как ему вздумается, собирали его немного, а употребляли в основном так — заливали кипятком обжаренную крупку, добавляя соль и масло.
А вот охотникам было чем торговать. В старых, поросших кедровником, горах добывали и соболя, и горностая, и, конечно, марала и кабаргу. Собирали кедровые орехи, дикий мёд и кое-какие ценные травы.
Отправляли с торговыми караванами зимние шкурки, панты маралов и особые мускусные железы кабарги. Мёд и орехи не продавали, но, скорее всего, потому, что собирательством занимались по остаточному принципу, а бортничества не знали совсем.
«Зачем оно? — удивился в ответ на мой вопрос Майман. — В горах и без того добычи хватает».
Однако охотничье ремесло требовало большой сноровки. Выслеживать зверя и ставить ловушки мальчишки начинали ещё до того, как лет в семь им вручали первое настоящее оружие — металлический нож. И вряд ли терий Верден покушался на непролазные лесистые горы, как на территорию для охоты своих людей.
А вот перевал…
Три рода делили его на участки, охраняли от грабителей, диких волков и драконов, которых в горах хватало. Звери нападали редко, только в весеннюю бескормицу, а вот люди сезонов не признавали. И родам волков, медведей и барсов приходилось порой действовать сообща, чтобы выследить особенно хитрую банду.
Был в горах и ещё один перевал, сакральный. Рассказывая о нём, Ичин выложил целую цепочку камней.
— Вот здесь, — сказал он, — а это два дня пути — горы совсем иные. Они встают цепью, как воины на твоём пути. Леса там почти нет. Только острые серые скалы поднимаются к небу, а их вершины покрыты снегом, и ледник языками сползает вниз. А на пути к горной цепи — высится Белая гора, где в пещерах течёт по каменным стенам густое, словно смола, молоко. Там воинам снятся особые сны, и можно от них не проснуться. А за горой — только острые скалы и огненный перевал. Рассказывают, что там, за перевалом, верхний бог хранит невиданные сокровища.
