— Мить, давай я отвезу? — брательник смотрел на меня с такой мольбой, что я не смог ему отказать. Хотя мне в больницу было нужнее. Придется ждать, когда вернется, а потом идти самому.
— Заверни в тулуп хорошенько. Она и так горит вся. Как бы хуже не было.
Может, надо было дать ей еще лекарство, но я побоялся. Организм к антибиотикам непривычный, как бы хуже не сделать. Фирс проинструктировал, как и в каких случаях его использовать. Но на такую запущенную ситуацию мы с ним просто не рассчитывали. Подъехал извозчик и Иван, плотно укутав девочку, повез ее в больницу. Спустя несколько минут пришел дворник с женой. Принесли с собой медный таз и железное ведро, полные снега. Поставили их на печку, растапливать.
— Мыло есть? — спросил я у Никодима.
— Дегтярное, — он хмуро кивнул. Ухаживать за болящими ему не очень нравилось, но желание заработать было сильней. Марфа тем временем споро натянула поперек комнаты веревку и накинула на нее старую простынь, разделив помещение на две части. В одной оказался Николай, во второй Нина. — Ты иди барин, — пробубнил мне дворник, — Мы тут сами.
— Может помочь?
— Че помогать-то, — усмехнулся тот, — Дело привычное, — и добавил, — Правда, мертвецов больше.
Я покачал головой и вышел на улицу. После тяжелой вони, ставшей за это время привычной, свежий холодный воздух до дурноты ожег легкие. В груди разгоралась холодная ярость. Как же так⁈ Как так можно жить⁈ Ладно, этих троих Кудимовых мы с Ваньшей спасем. А сколько таких сейчас умирает в городе, в губернии, по всей России? Почему никто ничего не делает? Можно же организовать какие-то обходы, помочь людям? Хотя бы дровами и жидкой пищей! Ведь тут, буквально в двух кварталах в ресторане вполне себе сытые люди спокойно едят, пьют, смеются, слушают музыку. Неужели им все равно? Да, все равно! Было, есть и будет все равно! Сытый голодного не разумеет! И ничего не исправит людей. Ни советская власть, ни развитой зажравшийся капитализм с глобализмом, мать его толерантную. На хрен! Пусть так! А я буду делать, как считаю нужным! Кому сумею помочь- помогу! Кому не сумею- я не Господь Бог! Но отчего же так мерзко на душе⁈ Так отвратительно мерзко!
— Барин, все мы, — погрузившись в мрачные мысли, я и не заметил, как появился Никодим. Мимо прошла Марфа, унося ведро с тазом. Рядом со спуском в подвал заметил грязные лужи. Это значит, они не раз выходили, меняли воду. А я и не обращал внимания, задумавшись. Кивнув, спустился вниз. Следом потопал дворник. Николай с Ниной пришли в себя, настороженно поглядывая на меня из-под новых тулупов. — Вот, стало быть, — Никодим развел руками, — Помыли. Волосы состригли. Тряпье их я заберу, сожгу. Ваня дров просил, привезут к вечору.
— Спасибо, Никодим.
— Эт самое, барин, доплатить бы. Марфе та?
Я криво усмехнулся и сунул дворнику полтинник. Хватит с него, даже этого много.
— Благодарствую, барин, — замотал тот бородой, но приметив мою раздраженную гримасу тут же исчез. Вот нормальный мужик вроде. В солдатах отслужил, без этого на должность не взяли бы. А пади ж ты, доплатить бы.
Я опустился на скамейку, на которой лежала Аня. Что-то устал я сегодня. Еще и брата долго нет. Николай спал, или был в забытьи. Нина все так же молча моргала.
— Спасибо… — донесся до меня едва слышный ее голосок, я даже подумал, что почудилось. Но нет — Спасибо. Храни Вас Бог.
Я впервые услышал ее голос. Женщина смотрела на меня, как на икону. Нельзя так смотреть на обычных людей!
— Не за что, — я покачал головой, — Правда, не за что.
Она попыталась что-то возразить, но сил не было. Я встал, взял стоящий рядом с печкой горшок и принялся сова ее кормить. Сейчас это получалось легче. Женщина уже сам открывала рот и, хоть и с трудом, глотала. Через несколько ложек она плотно сжала губы:
— Коле, — выдохнула она.
— Кушайте, Нина, мужу тоже хватит. Завтра еще принесу, — женщина послушно открыла рот. Спустя еще пару ложек она снова встрепенулась.
— А Аня где? Где доченька?
— Не переживайте. Ее в больницу повезли. Брат мой. Вернется, расскажет все.
— С ней все будет хорошо? — в глазах Нины заметалась паника.
— Конечно, — я уверенно улыбнулся, — Доктора ей помогут.
— Но как? У нас же нечем им заплатить! — ослабшая до полусмерти женщина была на грани истерики.
— Значит, я заплачу̒, — утешая, я взял ее за руку. Тоже горячая. Неужели и у нее жар. Надо будет привести сюда врачей. Пусть посмотрят их. За себя и Ивана я не боялся. У нас есть лекарства, да и я могу помочь, случись что. Это ослабших людей способностями быстро не поднять, в них просто нет столько жизненной энергии, приходится вливать ее потихоньку, чтобы не сделать хуже.
— Почему?
— Что почему? — не понял ее я.
— Почему Вы это делаете⁈ Что Вам от нас нужно⁈ — по щекам женщины потекли слезы.
— Ничего не нужно. Нина, не беспокойтесь. Вам нельзя волноваться, — я пожал ее сухую горячую ладошку, — Делаю, потому что могу.
Тут к моему облегчению послышались шаги, и в комнату ввалился Иван.
— Все. Устроил, — отчитался он передо мной, — Врачи говорят, все хорошо будет. Кто-то там миновал.
— Кризис?
— Ага, Мить, он, — Ванька кивнул и заметив что Нина смотрит на него быстро стянул с головы шапку.
— Здрасьте, — он как-то излишне неловко поклонился пристально глядящей на него женщине и, смутившись, замолчал.
— Здравствуйте, — она вдруг успокоилась, словно не была только что на грани истерики, — Спасибо Вам. Спасибо за все! Храни Вас Бог! — и, отвернувшись к стене, тут же провалилась в сон. Этот разговор отнял у нее слишком много сил. Ну, а мне пора в больницу. Ванька, я так понимаю, останется тут. Да, неожиданно! Ох и намылят нам шею деды, если он по серьезному на девку запал. Я брата хорошо узнал за это время. До конца пойдет. И плевать ему на старых хрычей. Свое гнуть будет. Ну и ладно! Главное чтоб выжила невеста, а там разберемся. Да и, может, ошибаюсь я. И нет у Ваньши никаких поползновений романтических. Поживем — увидим!
Глава 19
Довольно большое деревянное здание с узкими высокими окнами. Я такие дома еще застал, они простоят до конца XX века, а единицы и еще дольше. Завалинка в половину роста человека аккуратно побелена У самой земли оконца полуподвала. Видно, что за больницей следят. Дорожки и крыльцо очищены от наледи и снега и посыпаны песком.
Сразу, у входа в ноздри бьет тяжелая вонь от мочи, испражнений и болезненного пота. Приемный покой забит людьми. Кто-то спит, кто-то мечется в горячке. А кого-то уже понесли два бородатых мужичка. Между койками крутятся санитарки. Странно, я почему-то думал, что женщины в медицине появились позже, в Первую мировую[i].
Все заняты делом, на меня никто не обращает внимания.
— Простите, а где найти главного врача? — я остановил пробегающую мимо женщину с керамической уткой. Она подняла на меня красные, усталые с лихорадочным блеском глаза. Судя по нездоровому румянцу, у нее жар, но она еще держится:
— Что? — голос тихий, сиплый.
— Мне бы главврача? — повторяю ей свой вопрос.
— Владислав Брониславович, там, — она махнула уткой в сторону коридора забитого больными, лежащими на деревянных, кое-как сколоченных нарах, — Простите, мне надо идти, — она скрылась в противоположном указанному мне коридоре, так же переполненном больными, только уже женщинами. Надо будет после разговора с главврачом зайти, посмотреть, как там Аня.
В узком проходе темно. Слышится чье-то бессвязное бормотание. В самом конце, у окошка разговаривают двое мужчин и ослепительной красоты молодая женщина. Что-то символичное было в открывшейся мне картине. Сумрак коридора, лица пациентов с темными впадинами глазниц, и в квадрате яркого света три фигуры в белых халатах. Судя по громким репликам, спорят о состоянии какого-то пациента.
— Здравствуйте, а как мне увидеть главного врача?
— Я главный врач, — с ярким польским акцентом отозвался один из мужчин, вздернув чеховскую бородку. Лицо бледное, взгляд усталый, левая щека нервно подрагивает, — Если Вы привезли больного, то везите обратно. Мест нет. Сами видите, что творится.
