вслед за Жиганом к черному входу. Я сам ей сказал, чтобы много барахла с собой не тащила. Так, на первое время переодеться. Приедем на место, дам подъемные, пройдутся по лавкам.. А все эти портки из домотканого материала в комплекте со вшами — увольте. Понятное дело, всё осталось в целости и сохранности у родни под присмотром. Захочет — заберет потом. Сейчас ценность каждой тряпочки чуть поменьше, чем лет триста назад, но просто так вещами никто не разбрасывается. Хранят, используют по очереди до полного износа, попутно штопая и ставя заплатки. У кого двое штанов есть и пара сапог — тот вполне обеспеченным считается.
Блин, вот знают же, сволочи, что я никаких сюрпризов не люблю и считаю, что лучшую импровизацию необходимо всё равно несколько раз отрепетировать. И раз за разом приходится улыбаться, кланяться и говорить как я рад. Потому что стоило мне шагнуть за порог, как я понял, что происходит нечто не очень хорошее. На стене, глядя нежным взглядом на посетителей, висел мой портрет. В мундире, точно таком, как где-то у меня в вещах лежит — темно-синем. И со всеми орденами и медалями, отечественными и заграничными. Про мундир покойник, небось, растрепал, когда в последний раз мотался ко мне на квартиру. А про ордена в газетах пишут.
Потом начали подбегать всякие люди, преимущественно в белых халатах, возглавляемые проклятым пшеком Вацлавом, совершенно напрасно, как мне кажется, пригретым у меня на груди. Бездельник явно собрался к кому-то на свадьбу, потому что тащил в руках натуральный веник из полусотни роз, воплощенную мечту прыщавого приказчика. Самым странным было то, что букет вручили мне, после чего начали вразнобой вопить «Ура!» и «Поздравляем!».
И да, я улыбался, кланялся и благодарил. А что еще делать? Я рад, что эти люди помнят, кто дал им эту работу и обеспечил недосягаемые вершины денежного содержания. Да и открыл новые перспективы в медицине. Вот только портрет забирать не буду, пусть Моровский у себя в кабинете вешает.
Когда поздравляющие рассосались, я повернулся к Михаилу Петровичу. А то он стоял забытый и почти чужой на этом празднике жизни. Немного подтолкнул его вперед, и сказал:
— Вацлав Адамович, это наш коллега из Тамбова, доктор Бортников. Представляете, он там в одиночку организовал скорую, и ездит на вызова на велосипеде!
— Я помню, вы на съезде были, — пожал ему руку Моровский. — Михаил Петрович, если не ошибаюсь?
— Он самый, — почему-то смутился мой спутник.
— Доктор к вам на стажировку. Поэтому гонять как новобранца, чтобы через месяц всё знал и еще больше умел. Федор Ильич, — обратился я к Чирикову, — попрошу устроить нашего гостя, чтобы никакой нужды не испытывал. И приглашаю всех... давайте к семи, что ли, поедем поужинаем... да хоть в «Прагу».
— Всё сделаю, — кивнул стоящий в стороне Должиков.
Надо украсть его отсюда, сманю тройной зарплатой. Будет упираться — организую похищение.
***
Естественно, покоя мне не дали. Сначала подступился Винокуров-старший. Он схватил меня за рукав и попытался куда-то утащить. Но я не муха-цокотуха, во мне килограммов чуть побольше.
— Александр Николаевич, уважаемый, понимаю, дело у вас важное и отлагательств не терпит. Но верите — я только с поезда, и мне ужасно хочется посетить ватерклозет. А после этого залезть в ванну и помыться. Так что следуйте в фарватере, а дома у меня всё расскажете.
— Извините, Евгений Александрович, — сказал Винокуров.
Но не смутился и не отстал. Так и дошел за мной до заветной двери на третьем этаже. Дверь оставили открытой: вещи заносили, да и не стали закрывать, зная, что я наверх поднимусь. Чужие здесь не ходят, а свои и подавно без приглашения не зайдут.
— Излагайте, — велел я, садясь за стол в своем кабинете.
Вот молодцы сотрудники — порядок поддерживают, нигде ни пылинки, все протерто до блеска. Чирикову премию выписать за образцовое ведение хозяйства.
— Вопрос деликатный, — начал Винокуров.
— Требует жениться? Беременна? Родственники угрожают?
— К-кто? — удивился Александр Николаевич.
— Обычно так начинают рассказ о сложных личных обстоятельствах, вызванных пренебрежением вопроса предохранения от нежеланной беременности.
— Нет, что вы, — замахал руками Винокуров. — Не это. Я хотел просить способствовать смягчению наказания нашего товарища. Николай — очень талантливый медик, поверьте, это так. Он способен на гораздо большее, чем я. Я сейчас про Семашко...
— А по батюшке ваш Николай?..
— Александрович. Так вот, он был студентом медицинского факультета нашего университета, но его отчислили с четвертого курса без права восстановления и сослали под полицейский надзор на родину, в Орловскую губернию. Я знаю, у вас есть связи на самом верху — может быть вы поспособствуете?
Охренеть и не встать. Самый гениальный медицинский менеджер нашей, блин, страны. Пожалуй, и в мировой истории таких еще поискать надо. И вот вам — отчислен, сослан. Сколько же судеб ваши идиотские кружки сломали? Но что мне с ним делать? Недоучка, полицейский надзор. Даже если выторговать свободу, где гарантия, что юноша сдуру опять не сунется в это болото? Знаем, плавали. Собственно с братом Винокурова и плавали. Как же до них никак не дойдет, что про счастье народное громче всех кричат провокаторы и внедренные сотрудники. И у кого просить? Чем мотивировать? Одни вопросы.
— И кто поручится за благонадежность этого вашего Семашко? Я пока «нет» не говорю. Но сами понимаете, есть условия. Только при их соблюдении я соглашусь. Так что мне от вас пока нужны более точные сведения. И гарантии. Я шею за несомненно хорошего парня подставлять не собираюсь. Но помочь помогу. Для начала напишите-ка ему письмо. Так мол и так, в Москве есть возможность пристроится в скорую помощь. Но под письменные гарантии не участия в радикальных кружках. Вопросы?
— Нет, Евгений Александрович. Спасибо, что не отказали.
Какое же облегчение! Я когда в ванну залез, даже застонал от удовольствия. Но не дали спокойно покайфовать. Робкое покашливание под дверью четко указало на присутствие секретаря.
— Давайте уж, Егор Андреевич, не торчите там. Откройте, чтобы я вас слышал. Если надолго, возьмите стул.
— Благодарю вас, я постою.
— Ну что там срочного и такого, что в корзину не выбросить никак?
— Завтра утром к десяти — Его Императорское высочество. Форма одежды не указана. Потом торжественный вечер по поводу образования трех институтов при МГУ - сравнительной анатомии, фармацевтического и ботанического —
