Богов, чтобы король был милосерден к нашему Волку.
– Но зачем он поднялся в ночь, когда еще полностью не окреп, растревожит раны, застудит лапы… А приближается свадебная церемония – он должен быть во всей красе. Ох, мой глупый волчонок, хоть бы Катарина не слишком испугалась, когда узнает правду.
– Госпожа, кажется, не из пугливых… Они ведь уже гуляли вместе у реки, разве хозяин еще не открылся?
– Должно быть, не успел, насколько я помню, Веймар отправил ее в замок, а сам убежал в лес и нарвался на горькие беды.
Катя зажмурилась, сердце ее вдруг бешено заколотилось, а в голове закрутился водоворот догадок и подозрений.
«Когда это мы с Веймаром гуляли у реки? Не было такого! Вот разве что… Волк! О Великие Боги, разве такое возможно представить! Так не бывает! Волк… Веймар! А как дерзко он вел себя, буквально пытался одежду с меня стянуть… и что я ему говорила… разве… разве он мог меня понимать… каждое мое слово… и не мог мне открыться, вот же мерзавец!
Наглый серый негодяй, да он просто смеялся надо мной! А вдруг я что-то неправильно поняла и зря его обвиняю? Как же человек может становиться волком, только в сказках. А где же я сейчас-то нахожусь… Надо спросить у Торма, он мне не соврет».
Катя подождала, пока Нарида и ее собеседник скроются на дальней лестнице и побежала обратно по коридору, чтобы спуститься вниз с другой стороны и, выйдя за пределы замка, разыскать старого слугу. На ее удачу впереди показалась одна из сметливых кухонных работниц, она-то и проводила будущую хозяйку во флигерь, служивший убежищем однорукого Торма.
Тот явно не ожидал гостей в столь поздний час, но Катя не стала тратить время на долгие объяснения:
– Скажите мне правду сейчас или я никогда больше не смогу вам верить!
– Но, что вам сказать, леди, в чем я должен признаться? – разгладил седые усы Торм.
– Он… он, и правда, может становиться волком, да?
Воин со вздохом опустил глаза, виновато развел руками, склонив голову на грудь.
– У нас это знают все…
Катя плотнее запахнулась в плащ, чувствуя себя бабочкой в коконе на вершине высокого дерева. Листья шуршат, ветер качает ветки, вот-вот полетишь вниз и не известно, успеешь ли собственные крылья расправить.
– Почему никто не поставил меня в известность? Меня… его будущую жену?!
– Господин запретил нам тебе говорить, даже малейший намек на его истинную природу. Он же из Лостанов, это древнее проклятие его рода или иначе сказать – дар, уж кому как понравится. Значительную часть своей жизни он обязан проводить в зверином облике, и нам еще повезло с Веймаром, он отлично управляет собой, и не так жесток, как некоторые его предки.
Думаешь, почему в замке так мало слуг? А почему поблизости нет жилых деревень, а все они за холмами, за лесом… Ты видела разрушенную церковь на берегу озера неподалеку от Лоста?
– Да-а, мне что-то такое рассказывал местный учитель Карам… там раньше жили люди, а потом ушли.
– Прежде рядом с Лостом было еще одно богатое поселение, мой дед брал оттуда невесту, мою бабку. Там было много красивых девушек… И одна из них осмелилась отказать в ласке самому Хоргану де Лостан, отцу Веймара.
– И что же случилось? – шепотом спросила Катя.
Торм озадаченное глянул на нее, будто сомневаясь в необходимости подробного рассказа, почесал заросший редкой щетиной подбородок.
– Шли бы вы к себе, госпожа. Уже поздний час, хозяин скоро вернется и будет искать вас. Я хоть стар и искалечен, но хотел бы пожить еще.
– Как ты потерял руку? – отрывисто спросила Катя, едва справляясь со внезапным ознобом, – это он, да? И шрамы на лице тоже? Скажи мне, это сделал Веймар? Только правду, Торм, умоляю, скажи мне правду!
– Нет, нет… что вы придумываете, леди! Веймар тут совсем не причем… Это дело клыков его грозного отца, клянусь тем, что от меня еще осталось. Я случайно оказался на его пути, когда он был зол, я попался ему под горячую руку и лишился своей. И чудом остался жив, ведь Хорган никогда никого не щадил, даже мать своего единственного сына. Он издевался над ней прямо на глазах у мальчика, он раньше срока довел ее до могилы. Может поэтому, когда Веймар вырос и возмужал, то…
– Что, Торм, что он тогда сделал?
– Он убил своего отца в тот же день, когда впервые обратился в волка. Но, мне кажется… нет, я совершенно уверен в этом, я точно знаю, что Веймар никогда не обидит тебя, Катарина. Он так долго искал тебя, так долго ждал, что мы и не надеялись…
– Достаточно! Благодарю за откровенность.
Больше Катя не могла слушать старого солдата, – она поправила на голове капюшон, пряча влажные волосы от порывов ветра, и побежала обратно в сторону кухонных дверей. Мысли перепутались, словно корни огромной ивы над обрывом. Хотелось поскорее попасть в свою теплую комнату и спрятаться под толстое одеяло. Но сразу же вернуться в дом ей не удалось, из мрака перед впереди появилась крупная мужская фигура – преградила путь.
– Где ты сейчас была? – зловещий хриплый голос прогремел почти над ухом, а сильные пальцы больно сжали руку чуть выше локтя.
– Куда ты ходила? К кому? Отвечай немедленно!
Катя ахнула, уставившись в горящие глаза Веймара. Как же она не замечала раньше? Но раньше она просто не смела вот так пристально разглядывать лицо барона. А сейчас она их узнала… Серые, с янтарными крапинами глаза ее верного спутника по лесным прогулкам.
Это несомненно были глаза Веймара и… волка. Того самого, которому Катя доверяла все свои сокровенные чувства и желания. И страх тотчас рассеялся, давая место искреннему негодованию.
– А сам ты уже набегался по лесу на четырех лапах? – дрожащим от волнения, но все-таки достаточно твердым голосом переспросила Катя.
Пальцы его медленно разжались, давая свободу.
– Ты… знаешь.
Она с удовольствием уловила некоторые нотки смущения в его голосе.
– Так где ты все-таки сейчас была? Я должен знать.
– Ходила к Торму, чтобы разобраться со своими догадками.
– И он их подтвердил? – как-то чересчур спокойно и даже несколько весело спросил Веймар.
– Да, подтвердил! И что? Отгрызешь за это его вторую руку? – с вызовом бросила Катя, смутно понимая, что говорит лишнее. Но не могла прикусить язычок, продолжая сыпать обвинениями:
– Представляю, как вы все потешались надо мной, когда я уходила гулять! А я-то, глупая, вдруг решила, что меня оставили, наконец, в покое. Ну, еще бы,
