— Великий князь Юрий Владимирович Долгоруков, что вы знаете о его гибели?
В памяти тут же всплыла новость, прочитанная на телефоне, и я озвучил текст, представший перед глазами. Идеальный доступ к собственным воспоминаниям меня порадовал, нужно будет потом попробовать так самому — это очень удобно, в любой момент вспомнить то, о чем уже и думать забыл.
— Как вы об этом узнали? — снова спросил гвардеец.
— Сообщение пришло на телефон, — ответил я, замечая, что никакого ужасающего давления не ощущаю.
Не сразу удалось понять, в чем тут дело. Проанализировав воздействие на себя, я с удивлением обнаружил несколько свободных точек, позволяющих мне не просто врать, но и самому влезть в голову опричника. При этом я был уверен, что сам такой же ошибки не допущу и меня он без посторонней помощи не обнаружит.
Вот только помимо жертвы за камерой наблюдают и другие люди. От них подобное не скрыть. К тому же лезть в голову Слуги царя? Я не самоубийца, там могут быть такие тайны, которых ни одна подписка не покроет. Так зачем рисковать?
Ко всему прочему, влезть я смогу, но не факт, что вернусь. Между нами существует временный мост, это техника, но что с ней станет, если я взломаю активировавшего ее человека? Не окажется ли, что я переселюсь в него?
До того, как стать сингуляром, на промежуточном этапе я копировал свое сознание в компьютер. И для меня подобный процесс переноса не магия, а научное достижение. И сейчас происходило практически то же самое — одну часть моего разума сканировал опричник, пока вторая продолжала нормально функционировать. Даже как-то легче стало, стоило это осознать.
— Вы встречались с Юрием Владимировичем Долгоруковым? — задал новый вопрос опричник.
— Никогда, — ответил я чистую правду.
Личных встреч у нас не было, и до некролога я даже не знал, как он выглядит. Хотя, разумеется, была вероятность, что я его видел на приемах, но на тот момент я понятия не имел, кто это, так что считаться не должно.
Откровенно врать я не собирался. Ни к чему плодить нестыковки и вопросы. Пусть лучше думают, что у меня крепкая психика и потому я не пускаю слюни в процессе допроса, чем внезапно узнают, что техника, на которой строится практически вся доказательная база в высших судебных делах, оказалась не так уж и эффективна против одного конкретного княжича.
— Что вы знаете о смерти Ростовой Варвары Евгеньевны? — вновь спросил опричник.
В памяти послушно всплыл разговор с царицей, слова сестры о том, что майора обязательно убьют, затем воспоминания начали наслаиваться друг на друга, сливаясь в одну четкую картину — царица обещает, что полетят головы, и я получаю новость о гибели великого князя.
Вот, значит, как это работает на деле. Даже мои собственные выводы можно выдать, если не защищаться от техники допроса. Тогда неудивительно, что даже умудренные сединами мужи сдают всех причастных. Вот так сболтнешь о подозрениях, и кто-то уже хватает человека на улице.
— Я не знал, что она умерла.
Это была правда. Царица так и не рассказала мне о судьбе майора антитеррористического отдела ЦСБ. Собственно, помимо моих и Ксении домыслов, никакого подтверждения, что это произойдет, у меня не было.
— У вас был конфликт с майором Ростовой? — спросил опричник.
— Не было конфликтов.
Опричник, кажется, немного растерялся. Но быстро взял себя в руки.
— На записи, предоставленной родом Романовых, вы приказываете майору ЦСБ уехать, — добавил точности он. — Это не был конфликт?
— Нет, это было недоразумение, — ответил я. — Майору Ростовой нельзя вмешиваться в дела рода Романовых без подтверждающих документов. Я указал на это, предупредил, что имею законное право применить силу. Майор Ростова села в машину и уехала. Больше мы не встречались.
Гвардеец замолчал, а я стал ждать, что будет дальше. Кажется, до него стало доходить, что Романов Дмитрий Алексеевич из досье и настоящий княжич — совершенно разные люди. Будь я таким, каким меня видит государственная машина, я бы устраивал истерики и вопил о своих правах. И уж точно именовал попытку повлиять на меня как конфликт.
— Вы убивали людей, княжич? — спросил он.
— Убивал, — легко ответил ему я.
— Сколько человек вы убили?
Я немного напрягся и тут же ощутил пальцы на своем мозге. Перед глазами понеслись картины прошлой жизни, затем этой, все это вновь наслаивалось друг на друга, и когда свистопляска закончилась, я знал точную цифру.
Но назвал совершенно иную.
— Девяносто шесть человек, — сказал я, и опричник напротив меня едва слышно выдохнул нечто нецензурное.
— Среди них были невиновные? — сменив тон на более жесткий, спросил он.
— Нет.
Среди тех, кто умер от моих рук на этой Земле — ни одного уж точно.
— Среди них были подданные Русского царства? — явно постепенно заводясь, уточнил гвардеец.
— Я не знаю.
— Но вы кого-то подозреваете? — уже спокойнее задал вопрос он.
— Тех людей, которых я убил, спасая сестру, — пояснил я.
Он вновь взял короткую паузу, и у меня сложилось впечатление, будто он слушает подсказки через передатчик в ухе. Слишком он непрофессионально себя вел и порой выдавал эмоции, которых у опытного дознавателя быть не должно.
— Почему вы считаете, что это были подданные Русского царства? — спросил гвардеец.
— Они были слишком хорошо подготовлены, экипированы и свободно уходили от преследования и наблюдения ЦСБ, — пояснил я.
— Вы считаете, они были одним из спецотрядов? — уловил он мою мысль.
— Да.
— Вы мне лжете?
Это явно был чисто проверочный вопрос. Но я ответил машинально. Я ведь не лгал, когда упоминал о своих подозрениях.
— Нет.
Он замолчал, я тоже не спешил говорить. Мне и не положено — об этом предупреждал инструктаж. Сейчас у меня не должно быть собственной воли, только воля дознавателя.
— Вы считаете, что должны ответить перед законом за совершенные убийства?
— Нет.
— Вы подозреваете, что среди ваших жертв имеются сотрудники Царской Службы Безопасности, но не должны нести наказания за это преступление?
— Нет.
— Почему?
— Они не представились сотрудниками ЦСБ, не предъявили распоряжение суда. Они не могут считаться сотрудниками ЦСБ при исполнении. В таком случае закон на моей стороне, и я имел полное право их убить. Я защищал себя и свою сестру в рамках закона.
Вновь повисла пауза, во время которой гвардеец отвернулся в угол камеры — там наверняка находился объектив, через который идет трансляция коллегам дознавателя. А то и напрямую совету клана Рюриковичей.
— Что вы чувствовали, когда убили последнего человека в том бункере? — спросил он, вновь повернувшись ко мне.
— Что исполнил свой долг.
— В чем заключается ваш долг?
Защищать человечество. Но сказал я иначе.
— Защищать свой род.
Гвардеец замолчал на этот раз на достаточно долгое время. Я все еще ощущал его незримые пальцы в своей голове, но давление постепенно снижалось. Действие техники подходило к концу, но это не значило, что он не сможет ее повторить.
— Вы знаете, кто мог желать смерти великому князю Юрию Владимировичу Долгорукову?
— Его враги, — ответил я, даже не думая — какой вопрос, таков ответ.
Опричник нервно хрустнул шеей. Определенно он не настоящий дознаватель, иначе вел бы себя гораздо спокойнее. Но его очень напрягло, что я за свои восемнадцать лет убил почти сто человек. И практически половина из них — сотрудники ЦСБ.
— Вы замышляете против государя Михаила II?
— Нет.
Как можно ставить палки в колеса тому, кто тебя фактически обеспечивает всем необходимым для повторного восхождения? Я его уважаю как правителя, дальновидно решившего поверить моим записям.
— Вы замышляете против великих князей?
— Нет.
Мне на них плевать до тех пор, пока они не вмешиваются в дела рода. Нет точек пересечения, нет и замыслов.
— Вы знаете кого-то, кто мог бы быть причастен к смерти великого князя Долгорукова?
