— А я, пожалуй, могу тебе помочь, — чуть задумчиво говорю, выбивая пальцами дробь напоминающую какой-то марш.
— Понимаешь, Никола, я родился и жил в Швеции. И у моего дядюшки весьма дружеские отношения с главой нашей компании самим Ларсом Магнусом Эрикссоном. И у него грандиозные планы. Сейчас он выиграл конкурс у самого Александра Белла по проводке телефонных линий в Санкт-Петербурге, а я привез сюда заявку на участие в аналогичном конкурсе, но уже тут, в славном городе Прага. Но главное не это, а то что в столице Российской Империи, Санкт-Петербурге начинают строительство телефонного завода, а далее в планах: Москва, Новгород и иные города. У Эрикссона поистине бонапартистские планы по развитию электротехники, но ему хронически не хватает нет, не денег, а людей, специалистов. А посему, я имею полномочия сделать тебе следующее предложение: ты получаешь некоторую сумму наличными или чеком, которой вполне хватит, чтобы рассчитаться с долгами, ежели таковые есть и комфортабельно доехать до Санкт-Петербурга, и на проживание в оном не менее десяти дней. Если увиденное тебе понравится, то в условия контракта входит и возможность получить диплом инженера в столичном университете за счёт компании. Если нет, то обратная дорога так же будет оплачена.
Казалось, что Тесла был настолько ошарашен, что на несколько минут застыл, не реагируя на своё кружение. В его голове лихорадочно метались мысли, образы и воспоминания. То ему хотелось возвести хвалу Богу, за сей столь желанный дар, то встать и убежать от этого искусителя, ибо чудес на свете не бывает. Но затем, здравый смысл возобладал, и он вспомнил, что-то обо всём этом совсем недавно писали пражские газеты. К счастью, у одного из официантов сохранился нужный номер. В одной из заметок говорилось и о победе Эрикссона в конкурентной борьбе с Беллом и о планах открыть филиал своей компании в Санкт- Петербурге, о поддержке сего прожекта не только со стороны корифеев российской науки, таких как Менделеев, но и лично Императором Михаилом ІІ.
Я видя его состояние, сказал:
— Я понимаю, мой друг, что вам нужно подумать прежде чем принять столь серьёзное решение. Давайте сделаем так: через два дня встретимся в этом же кафе, скажем в двенадцать часов. Если вы сделаете выбор раньше, то вот адрес гостиницы, в которой я остановился. Портье будет предупреждён. А пока, я с вашего позволения удаляюсь.
Осталось подозвать официанта, оплатить счёт за всё выпитое и, не забыв про чаевые, покинуть кафе. Ровно через сутки, Тесла постучал в мой номер, а спустя пять дней отбыл в Россию.
* * *
Санкт-Петербург. Больница Всех Скорбящих Радости
19 июня 1880 года
ЕИВ Михаил II
Я несся сюда со всей возможной поспешностью. Сработала! Одна из закладок сработала! Однажды Сандро спросил меня:
— Скажи, если тут, с нами, очутился еще кто-то из ТОГО времени, что с ним случилось? Это мы с тобой как-то удачно внедрились. Особенно тебе повезло. Я-то как-то подготовлен был. И то чуть не засыпался. А вот если без подготовки? Не такой везучий?
— Думаю, его поначалу умалишенным признают. А так… Нет, душевнобольной. Может быть, решат, что бес вселился.
— Второй вариант хуже. Знаю я, как тут умеют бесов гнать в глубинке наших руд. Ежели человек и не был психбольной, так от такого точно свихнется. — заметил Сандро.
После этого разговора я отправил циркуляр по больницам, если попадутся в их поле зрение психически неустойчивый человек, рассказывающий о другом времени, то о нем доложить на мою канцелярию. Информация о больном мещанине Семене Пригове пришла в канцелярию еще в мае месяце, вот только Витте не посчитал ее настолько важной, чтобы сообщить немедля, отложив, а потом и запамятовал. Если бы я не напомнил! Вот и получил Сергей Юлиевич первый втык и за дело. Ибо на циркуляре стояло «важно». Пометка сия, мною поставлена, предназначалась как раз для канцелярских крыс и имела приоритет в исполнении. И не его ума дело решать, какой факт важен, каков нет!
В больнице Всех Скорбящих Радости меня встретил лично директор ее, Владимир Карлович Пфель, рассыпавшийся в благодарности: его обращение к Государю было замечено, а медицинское учреждение получило столь долгожданное финансирование. Этот факт прошел мимо моей памяти. Скорее всего, подписал среди текучки и эту просьбу, тем более, что решил на медицину денег не жалеть (только бы знать, где их взять, сейчас поповский кредит проедаем). Узнав, кто меня интересует, Пфель сразу помрачнел:
— Сей мещанин недавно заболел пневмонией. Кончается он, Ваше Императорское Величество. Сегодня-завтра в лучший мир отойдет.
Я не поверил своим ушам. Это было правда. Я убедился в этом, как только зашел в палату. У койки с исхудавшим совершенно человечком, мне абсолютно незнакомым, сидела довольно привлекательная медсестра. В палате стоял запах приближающейся смерти.
— Это Маргарита Елисеевна Анненская, она более всех около этого морячка пребывала.
— Морячка? — переспросил я.
— Он служил на Балтийском флоте, был списан на берег по ранению. — охотно пояснил Пфель.
— Значит, инвалид? — опять зачем-то уточнил.
— Абсолютно верно, Ваше Императорское Величество. Сюда попал после контузии, одержанной во время взрыва в Зимнем дворце. Три дни не приходил в сознание. Потом открыл глаза. Начал говорить. Не понимал, где находится. Никого не признавал. Говорил, что он Леонид Макарович и фамилию такую придумал, умора: Головоножко. Ну разве с такой фамилией можно быть? Сразу же прошение написал бы и на другую фамилию перешел бы, а тут такое насочинял! Нету среди дворянских фамилий такой. Мы проверили. Ну а потом бредил, рассказывая о страшных новых временах. Так то же бред! Вот, Маргарита Елисеевна кое-что записывала. А потом доктор заинтересовался, из клиники профессора Мережевского. Да вот он, Владимир Михайлович!
К нам подошел довольно молодой еще доктор, с привычной бородкой, густыми черными волосами, которые пробор делил ровно поровну. Мне показались черты лица его чем-то знакомы, но чем?
— Владимир Михайлович, прошу, расскажите нашему гостю об объекте вашего научного интереса. — обратился к подошедшему доктор Пфель. Тот сразу же узнал меня. Потому обратился вполне официально:
— Ваше Императорское Величество. Врач Бехтерев Владимир Михайлович, специализируюсь в психиатрии и нервных заболеваниях. Пациент Пригов Семен, сын Ивана заинтересовал меня с чисто профессиональной точки зрения.
И Бехтерев задумался, а я задымил от температуры своих ощущений. Это же знаменитый Бехтерев. Тот самый, который и болезнь Бехтерева описал, и про сухорукого параноика ляпнул, на свою беду[3]. Уж и не знаю… А тот продолжает вещать, будучи на своей волне.
— Меня привлек рассказ о необычном бреде сего пациента. Необычность его в систематизации и непротиворечивости. Ни разу он не переврал факты, в деталях не путался. И детали были весьма странны. Даже страшны. По всей видимости, его собственные фобии приобрели ярко выраженную социальную окраску. Ибо про многие вещи представить себе невозможно! Я тщательно фиксировал все, что говорил и писал сей пациент. Благодаря добрейшей Маргарите Елисеевне имею отличный материал для диссертации. Уверен, что произведу настоящий переворот в психиатрии.
Пришлось перебить разошедшееся светило:
— Простите, Владимир Михайлович, а сохранились ваши записи, его какие-то рисунки, схемы, формулы, хоть что-то…
— Да, да. Ваше Императорское Величество, прошу, мне тут выделили помещение, там оно все есть…
— Извините, Ваше Императорское Величество, может быть, это не важно, но… — внезапно раздалось. Это сестра милосердия проговорила, не смея поднять глаза, смотрела в пол.
— Говорите, милочка. — подбодрил я ее.
— Последние его слова были: «Это всё Виктор виноват». Вот…
— Виктор или вектор? — переспросил я на всякий случай…
