– Деревеньке ли? Почитай триста дворов уже будет, ну или около того. Половина городов на Руси гораздо меньше. А если по податям считать, то и Нижнему Новгороду с Вершиловым не тягаться. Не деревенька это. А то, что кремля да заборов нет, так здесь зимой четыре десятка стрельцов жили. Да не простых стрельцов. Эти-то сорок пару сотен обычных стоят, – подлил масла в огонь Пронин.
– Где же сейчас те стрельцы? – покачал головой обескураженный Пожарский.
– Так с сынком твоим, Петром Дмитриевичем, на Урал-камень ушли по царёву слову недра разведывать, руды разные искать, – объяснил воевода. – А чтобы тати какие не вздумали сюда наведаться, я два десятка из Нижнего прислал. Заодно и выучку воинскую пройдут у пана Заброжского. Добрых он воинов готовит. Были бы все стрельцы выучены так, как эти, так поляки уже и Краков бы нам отдали.
Это не было укором Пожарскому, тот и сам понимал, воюя уже почти десять лет, что стрельцы против ляхов слабоваты будут.
Что ж, воевода, спасибо тебе, что прислал стрельцов за вотчиной моей присмотреть. Я добро помню. Пошли, что ли, в храм? – Он снял шапку и, открыв дверь, переступил порог.
В полумраке храма князь не сразу заметил, что за ним наблюдают. Он прошёл, истово крестясь, к иконостасу и встал на колени. Тут было шесть больших икон. Они были без окладов и поэтому непривычно велики. И они были великолепны. Все. Глазу просто не за что было зацепиться. Каждую икону нужно рассматривать отдельно. Все вместе они просто подавляли.
– Лепо? – услышал князь за спиной.
Пожарский повернулся. Незаметно подошёл и встал рядом священник. Мужчина был немолод, седой весь, но сильный и здоровый, ещё и глаза были голубые и весёлые. Такие глаза могут быть только у счастливого, уверенного в будущем человека.
– Лепо, отче. Прислал мне сынок одну икону в Москву, похожую на эту, – князь указал подбородком на икону с Богоматерью, пальцем указать рука не поднялась. – Я думал, такое повторить невозможно, такая красота, а тут шесть одна другой лучше. Понимаешь ли ты, отче, каким сокровищем владеешь?
– Пройди, князь, другие росписи посмотри в храме, чтобы в целом картину видеть, – вместо ответа предложил ему настоятель.
Пожарский обошёл храм, поминутно застывая у очередного фрагмента росписи. Владимирский или собор Покрова Пресвятой Богородицы Москвы были больше и золотом блистали все, а здесь было ближе к Богу. Не в золоте, оказывается, дело, а в мастерстве.
– Спасибо тебе, князь, за сына, – сказал настоятель, когда Пожарский, сделав круг, вернулся к царским вратам. – Великого ты созидателя воспитал. Ты ведь не видел ещё, какой храм он затеял в Вершилове строить?
– Ещё один храм? – удивился Дмитрий Михайлович. – Неужели для села одного мало?
– Пойдём, сын мой, пройдёмся по селу пешком до храма строящегося да поговорим. Знаю, что невместно тебе по деревушке пешком-то ходить, на коне надо. Считай, что это я на тебя епитимью наложил, али безгрешен ты?
– Грешен, батюшка!
– Ну, вот и пойдём, сын мой. – И отец Матвей перекрестил князя троекратно.
У выхода из храма их ждали. Встречающих было человек десять. Все они были хорошо одеты, некоторые в немецкое платье.
– Позволь представить тебе, Дмитрий Михайлович, помощников Петра Дмитриевича. Я сейчас после каждого имени буду повторять: «первейший на Руси», а ты, по захолустному вашему московскому тщеславию, будешь ухмыляться. Только я тебе скажу, а ты просто поверь: это лучшие на Руси мастера своего дела. – Отец Матвей осенил собравшихся крестом.
– Это – Лукаш Донич, ювелир, что ручки перьевые делает. – Немец поклонился.
«Так вот каков он, этот ювелир, с помощью которого Петруша огромные деньги загребает, – подумал Пожарский, внимательно оглядывая немца. – Немец как немец, не стар ещё, высок, лицо бреет, как и все немцы. Обычный человек».
– Это – пан Янек Заброжский, шляхтич, что стрельцов воинской науке учит.
Лях был широк в плечах, с вислыми рыжими усами и уверенным взглядом убийцы. Серьёзный был лях, не хотелось бы с ним сойтись на саблях.
– Это – Иоаким Прилукин, мастер-иконописец. Его творения в храме ты видел, Дмитрий Михайлович.
Вот он, человек, который превзошёл и Дионисия, и других мастеров! Князь внимательно посмотрел на мастера.
– Дозволь поблагодарить тебя, княже, за отрока твоего, Петра Дмитриевича. Вызволил он нас из плена у разбойничьего атамана Ивашки Сокола. Не он, так и сгинули бы все в железах у татя, – низко поклонился князю иконописец.
Так вот откуда в Вершилове такой мастер! Отбил Петруша его у разбойного атамана да и поселил у себя. Молодец.
– Это – купец Онисим Петрович Зотов. Он над гончарами главный. Печи сейчас строит для новых диковин.
Зотов был молод, не больше тридцати. С яркими голубыми глазами и доброй улыбкой, да такой, что хотелось в ответ улыбнуться.
– Это – Вацлав Крчмар. Он управляющий по всем строительствам, и дороги на нём, и печи, и дома, и храм.
«Ага. Вот кто такие дороги удумал, – просиял внутренне князь, – понятно теперь. И этот немец».
– Хороши дороги у тебя вышли, господин Вацлав, – похвалил Пожарский управляющего.
– Стараемся, князь-батюшка, – поклонился почтительно в ответ немец.
– Это – Петер Шваб. Он у нас первейший книгопечатник.
Так получилось, что Пожарскому не показали азбуки и книги для чтения со стихами детскими. Дети уже прочитали их по нескольку раз и не подумали, что этой обыденной вещью нужно хвалиться. Поэтому Пожарский при упоминании о книгопечатании был в шоке. Понятно со строительством или с тем же ювелиром. Но чтобы в деревушке ещё и книги печатали!
– Что же ты, мастер Петер, не поехал в Москву, когда туда государь всех книгопечатников собирал после освобождения от ляхов? – спросил он у очередного немца.
– Женился здесь, семью завёл. Да и есть на Москве печатники. Оба брата Фофановы ведь уехали. А у меня и здесь работы хватает.
«А ещё, – добавил про себя князь, – здесь такие замечательные дома и дороги, и спокойно живётся, ни один лях не доберётся. Хотя вон один добрался. – Князь перевёл взгляд на пана Заброжского. – Как же Петруша собрал всех этих мастеров вокруг себя, когда успел?»
– Это – купец Василий Полуяров. Он теперь у нас в Вершилове за урожаи отвечает да за животину всякую. Ты посмотри, князь, завтра на рожь да пшеничку яровую. Я такой отродясь не видывал. Поди, сам-двадцать урожай будет.
– Ну, дожить до осени надо, а то град или ещё чего. Рано ещё об урожае говорить, – смутился купец.
– Нет! – вдруг резко остановил его отец Матвей. – Не допустит Отец Небесный ни града, ни другого какого бедствия. Он видит, кто старается, и воздаёт тому по заслугам. Даст он христианам урожай сей великий собрать, чтобы люди в других местах увидели и тако же, как ты, стали делать. И семена перебирать, и прожаривать их перед посадкой. Нужно, чтоб перестали люди голодать, чтобы дети не умирали от голода. Верую, не допустит Господь! – Священник трижды осенил себя крестом, а потом и Полуярова.
Пожарский ошалел от этого напора, да и от озвученного урожая яровых. Такого даже немцы у себя не собирали. Да где же набрал Петруша людей-то таких. Правда, ведь, лучшие на Руси мастера. И все собрались в маленьком захолустном сельце Вершилово.
Следующее имя заставило князя аж присесть.
– Это – Трофим Шарутин, зодчий, что сейчас храм наш новый каменный строит. Тот самый, что собор в Смоленске построил и ещё множество храмов по Руси.
Пожарский это имя слышал. Его искал государь для работ по восстановлению Кремля на Москве. А он вот где. Его-то Петя как заполучил? Чудеса просто.
– Не все это, княже, мастера вершиловские. Ещё есть множество тех, за чьими товарами и с Москвы, и с неметчины гости торговые едут. Сам потом обойдёшь, производства посмотришь. А сейчас пойдём, храм строящийся узришь.
– А это что за строения? – указал боярин на два одинаковых кирпичных дома по бокам площади.
– Что справа, то кельи женского монастыря. Отбил инокинь Пётр Дмитриевич тоже у атамана Ивашки Сокола, как и иконописцев. Так они у нас и прижились. Кельи им княжич построил да к ремеслу приставил. Валенки-то, чай, видел, княже?
