Соберись.
Машина, разогнавшись после выхода из туннеля, шла на пределе возможностей. Машина третьего, кажется, тоже. Но ведь впереди поворот! Третий должен притормозить, обязан! Бороться с Амадеем, пытающимся вести машину по-своему — не знаю, где он учился, но учителю руки бы оторвал — я уже, в общем-то, насобачился.
Вполне достаточно оказалось не думать о руках или ногах, как о своих, а будто бы отбирать у кого-то посторонний предмет. Как в детском садике: дай, я в эту машинку поиграю! И, как в детском садике, игрушка оказывалась в руках у того, кто сильнее.
Я догадывался, что и перед этим поворотом Амадей попытается мне помешать — ссыкло, оно и есть ссыкло. И был готов, доли секунды не потратил на борьбу с Амадеем.
Влетел в поворот, не притормаживая. Догнал третьего. И наподдал ему в правое крыло.
Будь моя машина такой же, как у третьего — хрена б лысого я его спихнул, конечно. Но у меня-то — ого-го, какой танк! Я раза в полтора тяжелее. И третий заскользил по асфальту, словно пустая коробка, которую пнули ногой. Попытался выровнять машину, удержаться на краю обрыва — честное слово, зауважал я этого парня! Он боролся до последнего. Но с земным притяжением не поспоришь.
Третий рухнул с обрыва вниз. В море.
Наверное. Может, на яхту какую плюхнулся.
— Гравитация, мать её, — объяснил я Фионе. — Ну, ничего, Пол Хокинс тогда выкарабкался целый и невредимый. Он потом разбился, лет через пять.
Фиона меня не слушала. Её глаза горели сумасшедшим восторгом.
— Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана, — проорала она. — Я показал на блюде студня косые скулы океана!
Я даже перебивать не стал, пусть орёт. Заслужила. Заложил последний поворот и вышел на финишную прямую.
— На чешуе жестяной рыбы прочёл я зовы новых губ, — надрывалась Фиона. — А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?!
Да что ж за мир — куда ни плюнь, кругом флейты. Сговорились, что ли?
С этой мыслью я пересёк финишную черту.
* * *
Вас когда-нибудь купали в шампанском? Меня вот, до сих пор — тоже нет. Оказалось, так себе ощущения, средней паршивости — мокро и спиртягой воняет. Хотя не знаю, конечно, может, у них просто шампанское — отстой. Я-то не разбираюсь, вот Збышек, тот бы сразу прошарил. Да ещё договорился, чтобы ему и сюда ишумского приволокли. А я просто молча стоял и ждал, пока товарищ инструктор снимет с меня шлем, осмотрит пломбу и отстегнёт поводок.
Трибуны заходились в овациях. Под ноги нам с Фионой летели цветы. Тоже, между прочим, так себе удовольствие. После того, как одним из букетов мне смазало по носу, хотел даже малодушно попросить товарища инструктора, чтобы вернул шлем. Но решил быть гордым до конца и сдержался.
— Поздравляю с победой, — сказал вдруг товарищ инструктор.
Я так офигел, что аж рот открыл. Фиона на всякий случай мелко задрожала.
— Служу Амадею, — осторожно ответил я.
Услышав это имя, товарищ инструктор скривился, как от оскомины. Посмотрел куда-то мне за спину. Я оглянулся.
Навстречу нам с трибун уже спешила вся королевская знать: Амадей под руку с Дианой и Жан-Поль, волокущий на прицепе матушку.
— Скажи честно, — товарищ инструктор заговорил быстрее, явно стараясь успеть закончить до того, как они подойдут, — воздушные трассы ходил?
— Пф! Ещё как. На горшок ходить не научился, а трассы — уже! Меня папа учил, а его дедушка. Он тоже гонщик. Австралийский. Пол Хокинс — слыхал?
— Ясно, — сказал товарищ инструктор. — Я работаю до шести.
— Чего? — офигел я. Мужики мне ещё ни разу свиданий не назначали. Тьфу-тьфу-тьфу, где тут дерево, чтобы постучать.
— Повторяю, — терпеливо сказал товарищ инструктор. — Рабочий день у меня — до шести. Дальше я свободен и могу тратить время по своему разумению. Например, совершить неофициальный прогулочный полёт над завтрашней трассой, — и уставился мне за спину прежним тяжёлым немигающим взглядом.
Ещё и в сторону шагнул — видимо, чтобы никто из приближающейся процессии не заподозрил, что он тут с гонщиками своего пола планами на вечер делится.
— Браво, — подойдя, снисходительно сказал Амадей. — Это было неплохо.
Неплохо?! Да я тебе, падле, чистейшую победу привёз — несмотря на все твои ссыкливые выкрутасы!
— Честно говоря, я в тебе сомневался. Но Жан-Поль сумел убедить, что у тебя есть шансы стать моим достойным продолжением. Спасибо, друг. — Амадей повернулся к Жан-Полю и похлопал его по плечу.
Офигеть. Это он что же — победу себе приписывает?! Считает, что победил я только благодаря ему? Ну, деби-ил… А я-то парился — не знал, как буду выкручиваться! Ох, Амадеюшка. Боюсь, что у меня для тебя очень плохие новости. Только сейчас я о них рассказывать не буду, потом узнаешь. Сюрпри-из! Я постарался не расплыться в злорадной улыбке.
Но Амадей на меня внимания не обращал и терзаний, похоже, не заметил.
— Если парень победит ещё и завтра, — обращаясь к Жан-Полю, продолжил он, — с меня — новая трасса. Как договаривались.
— Благодарю, — кивнул Жан-Поль. — Это было бы кстати. Старая совсем износилась.
— Почему же ты не сказал?! — всплеснула руками матушка. — Я знаю прекрасного поставщика асфальта. Этот человек многим мне обязан, и он уже давно бы…
— Я говорил, матушка, — вздохнул Жан-Поль. — Семнадцать раз. Последний — сегодня утром. Как и о том, что ваш поставщик асфальта, к сожалению, погиб. Ехал домой в густом тумане, высунул голову в окно. Водитель машины, едущий навстречу, тоже высунул голову в окно. От удара лоб в лоб оба скончались на месте.
— Боже, какой ужас! Давно?
— Ну, не так чтобы очень. Тридцать лет назад.
Дальше я этот бред не слушал. В голове крутилось то, что сказал товарищ инструктор. Запоздало, как до жирафа, начало доходить, что он, кажется, на моей стороне — и я мучительно пытался сообразить, какую выгоду можно из этого извлечь.
А ещё смотрел на Диану. Хоть бы поздравила, стерва, я всё-таки полуфинал выиграл! Ради неё старался. Чуть не погиб, между прочим.
Но Диана вместо меня старательно разглядывала мою машину.
По случаю победы — моей, а не Амадеевой, что бы там этот кретин себе ни навыдумывал, — и ещё двоих
