— Так нету вашего автомата, потоп. Один только штык с ножнами и уцелел, вон он лежит. Только вы не переживайте, этого добра у нас полно. И трофейное имеется, и наше, — собеседник тяжело вздохнул. — Много ребят сегодня побили, так что и оружие осталось, и боеприпасы. Подберем. С боеприпасом, правда, похуже, но без патронов не останетесь, верно говорю. Вы, товарищ командир, еще спирта хлебните, да сухарем с тушенкой зажуйте, чтоб сильно не разморило. Вань, приготовь товарищу командиру закусить. Только быстренько. И бушлат накиньте, скоро знобить станет, я в сорок втором, было дело, в полынью, германской миной пробитую, провалился, знаю. Хороший бушлат, почти новый… — старшина хотел еще что-то добавить, но внезапно осекся, смущенно вильнув взглядом.
И Степан внезапно с какой-то особенной остротой осознал, что именно осталось недосказанным: бушлат еще какой-то час назад принадлежал одному из убитых десантников. Как и оружие, которое ему обещали «подобрать». Что, впрочем, не помешало ему натянуть практически сухой флотский бушлат, черный, с украшенными якорем латунными пуговицами.
А следом в голове полыхнула новая мысль: если он так легко все это принял, значит, уже догадался, ГДЕ он находится?! Точнее, КОГДА?! Догадался — и… согласен с этим?!
— Старшина, — горло свело предательским спазмом, на сей раз вызванным отнюдь не спиртом.
Глубоко вздохнув, задержал дыхание, выждал пару секунд и продолжил:
— Меня контузило, сами знаете. Провалы в памяти, смутно все. В голове — словно каша какая-то. Одно помню четко, другое — нет, третье — одни обрывки…
Ну, сейчас — или никогда:
— Левчук, какой сегодня день?
Вопрос старшину, похоже, нисколько не удивил — пожав плечами, тот спокойно ответил:
— Дык, тот же самый, что и был, четвертое февраля.
— Сорок третьего? — на полном автомате спросил Степан, уже точно зная, каким именно окажется ответ.
— Года-то? Да уж понятно, что не сорок первого. Хватит, наотступались! Скоро уже и вперед попрем! — судя по всему, старлей случайно затронул больную для старшины тему. Хотя, если вспомнить его фразу про контузию и пробитую миной полынью, то повоевать он определенно успел немало. — Про Сталинград-то хоть помните, тарщ старший лейтенант? Буквально позавчера новость прошла, в сводке передавали, и товарищ комиссар на политзанятии доводил. Неслабо мы там германцу накостыляли, ох как неслабо, цельную армию в плен взяли, да еще и с фельдмаршалом во главе! Имя вот только подзабыл, прибалтийское какое-то, что ли…
— Паулюс, — также чисто автоматически ответил Алексеев, думая о своем. — Фридрих Паулюс его зовут. И ни разу он не прибалт, самый обычный немец.
Ну, что ж, вот все и прояснилось, собственно.
Сейчас четвертое февраля одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Двое суток назад капитулировала 6-я армия во главе с новоиспеченным фельдмаршалом Паулюсом, не оправдавшим надежд фюрера на собственное героическое самоубийство в обмен на новые погоны и фельдмаршальский жезл. Советское командование продолжает наступление на Ростов и Донбасс, готовит операцию на Майкопском направлении. И сегодня, буквально каких-то несколько часов назад, начался планируемой еще с конца осени 1942 года морской десант в районе Новороссийска. Тот самый, который, хоть и развивался совсем не по первоначальным планам, в конечном итоге привел к появлению легендарного плацдарма «Малая земля», впоследствии сыгравшего немалую роль в окончательном освобождении от вражеских войск как города, так и всего Таманского полуострова, ключом к которому и являлся Новороссийск. Основная группа десанта высаживалась здесь, у Южной Озерейки — или Озереевки, как ее станут называть в будущем. Мощная такая группа, в состав которой входили две полнокровные бригады морской пехоты, 83-я и 255-я, 165-я стрелковая бригада, батальон легких танков, истребительный артполк ПТО и отдельный пулеметный батальон. С тыла должны были ударить высаженные в районе поселков Васильевка и Глебовка парашютисты авиадесантного полка, с которыми морпехам надлежало соединиться после подавления немецкой береговой обороны. Прикрывали высадку удары советских бомбардировщиков и артогонь привлеченных к операции пары крейсеров, нескольких эсминцев и канонерских лодок.
Увы, из-за череды роковых случайностей (сложные метеоусловия, задержка с погрузкой, отложившая выход в море почти на полтора часа, нескоординированность артиллерийских и авиаударов, плохая связь) и откровенных просчетов командования операцией, высадиться удалось лишь полутора тысячам десантников первого эшелона при поддержке полутора десятков легкобронированных и слабовооруженных американских танков. Да и противник, как выяснили ценой собственных жизней советские морпехи, оказался полностью готов к отражению десанта именно на этом участке побережья, безнаказанно расстреливая подсвеченные прожекторами и осветительными ракетами десантные суда из мощных зенитных орудий и расположенных на обратных скатах высот минометов. Были потоплены все три тихоходных танкодесантных баржи-«болиндера»[2], несколько баркасов, сейнеров и других плавсредств; сожжена значительная часть танков, не успевших даже преодолеть узкую полосу пляжа. Ошибочно посчитав, что десант провалился, командующий операцией вице-адмирал Октябрьский в половине седьмого утра отдал приказ вернуть основную массу войск на базы, оставив морпехов без поддержки корабельных орудий и ожидаемой с минуты на минуту подмоги.
И все же им удалось пережить эту огненную ночь, добившись серьезного успеха: одновременно обойдя противника с тыла и флангов, они ударили по 88-мм зенитной батарее, вынудив ее командира взорвать орудия и уйти. И без того измотанные ночным боем румынские пехотинцы — а к сорок третьему году относительно их боевых качеств никаких сомнений уже не осталось не только у Красной Армии, но и у самих гитлеровцев, — частично просто разбежались, частично сдались в плен. Если бы в этот момент морские пехотинцы при поддержке последних уцелевших танков ударили в тыл уцелевшей противодесантной обороне, обеспечив безопасную высадку основных сил, вся история Южно-Озерейковской десантной операции, равно, как и Новороссийска, могла бы пойти совсем иначе. Однако, корабли, как уже говорилось, ушли…
Преследуя отступающего врага (и не закрепив за собой базы высадки, что оказалось серьезным тактическим просчетом), десантники с ходу захватили Южную Озерейку, к пятому февраля достигнув Глебовки, однако развить наступление дальше уже не сумели. Тем не менее, еще почти трое суток оказавшиеся в окружении морпехи героически сражались против значительно превосходящего численностью и вооружением противника — спешно переброшенными в район боевых действий горными стрелками, атаковавшими советские позиции при поддержке танкового батальона и нескольких артбатарей. Кончались боеприпасы и перевязочные средства, но они держались. До сих пор доподлинно неизвестно, скольким из них удалось прорваться к ведущим бои в Станичке товарищам или скрыться от преследования в местных горных лесах…
Вспомогательный же десант, изначально призванный просто отвлечь внимание противника от побережья в районе Озерейки, и состоявший из неполных трех сотен морпехов без тяжелого вооружения, высаживался южнее, в районе небольшого поселка Станичка. Как порой и случается на войне, именно этому крохотному по военным меркам отряду под руководством майора Цезаря Куникова и суждено было добиться успеха. Закрепившись на берегу, а затем и выбив гитлеровцев из южной части поселка (потеряв при этом лишь одного бойца убитым, и троих — ранеными), советские десантники создали серьезную угрозу правому флангу немецкой обороны, так называемой «голубой линии»[3].
Если бы комфлота Октябрьский не упустил момент, возвращая корабли на базы, а в эту же ночь перебросил сюда основную часть несостоявшегося под Озерейкой десанта, история Малой Земли тоже могла бы пойти совсем иначе. Но он этого не сделал, за что впоследствии — равно как и за множество прочих просчетов и ошибок — и был снят с должности. Корабли вернулись в Туапсе и Геленджик, откуда их пришлось возвращать приказом командующего Закавказским фронтом генерала Тюленева.
