помним, как плачевно тот поход закончился для христиан разгромом при Хаттине. А потому я не считаю, что нам стоит повторять ту досадную ошибку. Не лучше ли сначала устранить более мелкие угрозы, вроде того же Халеда, а потом уже думать о том, как отбивать у сарацин наши города обратно? Да и почему именно Тибериада? Не лучше ли тогда пойти на Кесарию? Или отбить обратно Библ?
— Все очень просто, Жан. Тибериада не разграблена, а наши города, те же Кесария и Библ, лежат в руинах. И мои люди жаждут мести. Кроме того, им нужно восполнить свои ресурсы за счет противника, а для этого нужно разграбить какой-нибудь город, — цинично объяснил барон.
На что Ибелин произнес твердо:
— Я понимаю, Филипп, что наемные воины хотят наживы. Но, истинные христианские рыцари не могут руководствоваться такими неблагородными целями. А потому ставлю вас в известность, что на рассвете мы с тамплиерами атакуем войско Халеда. Если вы не хотите участвовать в этой атаке, то и не участвуйте. Если вы опасаетесь погибнуть в этом бою, то дело ваше.
Кем Монфор не был, так это трусом. Ибелину удалось задеть его самолюбие. Глаза его сверкнули при свете факелов, развешанных по стенам. И он проговорил:
— Вы не за того меня принимаете, Жан. Я не боюсь погибнуть в бою, а опасаюсь того, что сарацины перебьют всех вас. И вы глупо погибните, не принеся государству никакой пользы.
— Ну, тогда помогите нам. Если мы ударим вместе, то Халед не устоит. Все его три тысячи бойцов не стоят и одной нашей неполной тысячи. Большая часть его войска сразу кинется врассыпную, — сказал Ибелин.
— Я так не думаю. Сарацины в последнее время набрались храбрости, — проговорил Монфор.
— Вы правы. Чем больше враги видят нашу слабость и разобщение, тем больше храбрости они набираются. А потому нужно показать им, что мы по-прежнему едины и сильны, чтобы они снова начали нас бояться, — сказал Ибелин.
Монфор на минуту задумался, склонившись над картой. Потом произнес:
— Вот что, Жан. В ваших словах есть правда. И я все-же завтра выделю для вас часть своих бойцов. Туркополов и пехоту. Но, основное мое войско в бессмысленной атаке я терять не намерен. А потому мои рыцари останутся держать перевал и вступят в дело только в том случае, если я увижу, что Халед дает слабину.
— Спасибо и на том, — быстро проговорил Ибелин, пока Монфор не передумал. Они пожали друг другу руки, скрепив достигнутое решение.
— Если хотите, мессир, можете расположиться на ночь в этом доме. Тут есть свободные комнаты, — предложил Монфор.
— Благодарю, Филипп, но я лучше заночую в палатке на свежем воздухе. А то здесь немного душно, — отказался от предложения Ибелин. И вся их делегация отправилась обратно в расположение собственных войск.
Когда Григорий добрался до своей командирской палатки, его уже ждали знаменосец отряда и капеллан. Родимцев вспомнил, что знаменосца, кажется, звали Симон де Буланже, а капеллана — Жиром де Шане. И возраст каждого из них приближался к шестому десятку. Но, они совсем не были немощными стариками. Эти люди всю жизнь жили войной. Их лица, помимо морщин, прочерчивали многочисленные шрамы. И они напоминали, скорее, старых опасных волков, нежели тщедушных старичков-пенсионеров. Оба, несмотря на свой возраст, сохранили гордую осанку настоящих рыцарей. Под тяжестью лет их спины пока не согнулись, плечи по-прежнему были широкими, а руки оставались достаточно сильными, чтобы держать оружие. Они тут же накинулись на молодого командира с расспросами о том, что решили сеньоры Яффы и Тира.
Родимцев пересказал все то, что услышал из беседы Ибелина с Монфором.
— Стало быть, Ибелин все же смог Монфора убедить. Всем известно, что Жан хитрый лис, в своего дядю пошел, — сказал де Шане.
— Он не столько хитрый, сколько умный, — вставил де Буланже.
Капеллан согласился:
— И умный тоже. Но и хитер, конечно, как же без этого такому влиятельному человеку.
— Завтра нам будет противостоять довольно большая армия. Впрочем, нам не в первый раз атаковать сарацин малыми силами, — сказал знаменосец.
Капеллан проговорил:
— Тут важен расчет, как и когда ударить. А мы даже еще не провели разведку вражеского лагеря. Ты не забыл выслать разведчиков, Грегор?
Вопрос застал Родимцева врасплох. Потому что он, действительно, о разведке накануне боя почему-то не подумал. И теперь положение предстояло срочно как-то исправлять.
— Я сам сейчас собираюсь в разведку пойти вместе со своим оруженосцем, — выкрутился Григорий.
— Так, темно уже. Что вы там увидите? — удивился капеллан.
— Если всего и не увидим, так услышим, незаметно подползем и подслушаем, о чем сарацины говорят, — сказал Гриша.
— Да ты хоть знаешь сарацинский язык, Рокбюрн? — усмехнулся знаменосец.
— Я не знаю. Зато вражеский язык хорошо знает мой оруженосец, — сказал Родимцев, имея ввиду Мансура.
— Ну, тогда мы не смеем задерживать тебя, командир. Не теряй времени. С Богом! — сказал капеллан, перекрестив Григория на дорогу.
Солнце давно опустилось за горизонт. И над Левантом быстро наступила южная ночь. Крупные звезды зажглись на небе, а в душном воздухе не чувствовалось ни единого дуновения. Родимцев с Мансуром в этой темной духоте прошли вперед по дороге вдоль скал от постоялого двора до следующей скальной площадки, откуда начиналась тропинка, спускающаяся с крутого склона. Ее Родимцев заметил внимательным взглядом разведчика, когда проезжал этой дорогой с Адельгейдой.
Перед тем, как уйти в ночь, они оставили свои белые орденские плащи в лагере, надев вместо них черные монашеские плащи с капюшонами, чтобы не выделяться в ночи, и теперь, потея в этой жаркой одежде, осторожно пробирались сквозь молодую поросль кедрового леса, растущего в распадке между гор. При свете полной луны Григорий и Мансур двигались в ту сторону, где за ручьем возле водопоя расположил свои войска лагерем шейх Халед. Разведчикам нужно было спешить. Потому что всю ночь провести в разведке накануне сражения было бы глупо. Ведь хорошо бы еще и выспаться, чтобы силы после трудного дня восстановились перед боем.
Оруженосец предложил Григорию:
— Может, не пойдем прямо, а повернем в обход? Путь будет длиннее, но безопаснее.
Парень очень быстро делал успехи в языке франков, выговаривая фразы и отдельные слова заметно старательнее.
— Как ты считаешь, так и пойдем.
