Гоша, вроде, замолчал. Вагон, включая даже мужика с верхней полки, облегченно выдохнул. Хрена там. Через пять минут он вспомнил басню Крылова и вдохновенно начал ее рассказывать. В лицах. На разные голоса. К новому представлению Гоши снова подтянулась девочка, сообщив, что кушать она не хочет, потому что покушала. Но сильно хочет пи́сать. Я не знаю, зачем нужна была эта информацию, однако она поведала ее всем окружающим.
При этом, с девочкой был согласен на сто процентов, и где-то даже ее понимал. Гоша весело засмеялся, налил воды в пластмассовый стакан из бутылки, которую его мать, едва села в поезд, поставила на стол, а потом принялся переливать ее в другой стакан и обратно. Девочка сказала: «Дурак» и ушла. А я остался. Мне идти было некуда.
Следом появилась проводница, с ещё бо́льшим подозрением посмотрела на меня и спросила: «Где белье?». Оказалось, тетка, в самом начале занявшая мою полку, получила его на мое же место. Я понял, что терять мне уже нечего, потому что Гоша продолжает лить воду и, судя по состоянию организма, близок момент моего позора.
— Если нижнее, то на мне. Хотите покажу?
— А ещё комсомолец, наверное … — Многозначительно протянула проводница, но ушла.
На боковых местах ехали две женщины лет пятидесяти. Одна, видимо, приглянулась мужику, который периодически мотылял перед моим лицом ногами. Он спустился и подсел к тетям. Естественно, на край моей же полки. На голову он им сесть никак не мог, о чем я бесконечно сожалел.
В итоге несколько часов слушал про грибы, рак всех внутренних и внешних органов, кладбище, лес и репрессии. Последнее, правда, осторожно и шепотом. Это у них был флирт. Если что. Мужик реально планировал таким образом «снять» запавшую в душу тётку.
Зато, хотя бы, заткнулся Гоша, внимательно слушая эту троицу. Особенно его заинтересовала тема болезней и кладбища.
Когда первый человек неторопливо прошел в сторону туалета, я просто был готов выпрыгнуть из поезда находу. Отвечаю. Сидел в позе «нога на ногу» просто потому, что иначе беды не избежать.
Практически в той же позе метнулся за первопроходцем, успев проскочить перед одной из тёток, которых соблазнял мастер пикапа и знаток грибов. Мне кажется, она прокляла меня в этот момент, аж между лопаток засвербило, но, честно говоря, было так по хрену. Когда вернулся обратно, подумав, что жить — это прекрасно, Гоша держал в руках свисток. Ну, нет… Это невозможно. Невозможно, чтоб все стало ещё хуже…
Я очень пристально посмотрел пацану в глаза. Он медленно поднес свисток к губам. Я ещё более пристально уставился на Гошу. Он сунул свисток в рот.
Не знаю, что за сволочь дала ему в руки данный предмет, но именно в это момент я понял, почему получил второй шанс. Это не спасение, это — кара. Вот он, ад, во всей красе.
Гоша свистит, мужик рядом со мной рассказывает, как отличить поганку от сыроежки, а инфаркт от инсульта, в вагоне жара и нечем дышать.
Поднялся, пошел к проводнице. Когда она в очередной раз увидела меня на пороге, застыла, держа во рту яблоко, которое грызла.
— Здесь есть какая-то вентиляция? Я, конечно, понимаю, что вам в этих апартаментах, — Махнул рукой, очертив круг, который обозначал величину и комфорт пространства, — Очень даже хорошо. Но в вагоне, я извиняюсь, сдохнуть можно.
— Есть. Конечно. — Проводница вытащила недоеденное яблоко изо рта и теперь держала его в руке. — В середине окно открыто.
— Окно. Одно. — Я всеми фибрами души ненавидел в данный момент мою новую маменьку, устроившую это испытание. Ведь сто процентов специально засунула сыночка в плацкарт. Педагогический, так сказать, момент, — Вы знаете, что такое вентиляция? Циркуляция воздуха? Знаете? Это, как бы такой замкнутый процесс. Плохой воздух выходит, а хороший, свежий, как бы залетает обратно.
Проводница молча развернулась к своему открытому окну, а потом, ни слова не говоря, бросила в него огрызок. Буквально через секунду откуда-то из середины вагона раздался громкий мужской мат.
— Что за срань?! Кому руки оторвать?!
— Видишь. — Проводница культурно указала на окно, развернув руку ладонью вверх. — Есть циркуляция. Замкнутый цикл. Все? Когда же уже твои Зеленухи. Всю кровь мне попил.
В общем, надо ли говорить, что фраза «Скоро Зеленухи, готовимся!» и у меня, и у проводницы вызвала приступ нескончаемого, вселенского счастья. Я схватил чемодан и, не оглядываясь, бросился в тамбур. Это был самый адский день в моей жизни. Так думалось мне тогда. Наивный я осел.
Едва поезд остановился, а эта чудная женщина опустила ступень, прыгнул на перон, с удовольствием вдыхая свежий воздух.
Состав тронулся с места, унося очень далеко и Гошу, и половину моей нервной системы, и всех этих людей из обычной жизни. Нет. Нам такое не надо. Нам надо квартиру на Кутузовском, приличную машину, и нормальные движения.
Только в этот момент я посмотрел на здание вокзала, если это строение можно так назвать. На одноэтажном жёлтом доме, который окружали огромные, гигантские просто, клумбы с цветами, висели немного кривоватые буквы. Кто-то, походу, сделал очень много ошибок в слове «Зеленухи» и теперь там значилось «Квашино».
— Сука. — Сказал это вслух. Отчётливо. От души. Потом нервно хохотнул.
Неужели эта тварина в форме проводника выпихнула меня на левой станции.
— Ага. И не говори, парень. Жизнь, она такая. Сука и есть. — Мимо меня, вдоль рельс шел мужик в ядерно-оранжевой жилетке. Эта жилетка, украшенная грязными разводами, намекала, что он тут работает, а лицо, выражавшее вселенскую скорбь, что живёт тоже тут.
— Эй, мужик! — Я спрыгнул с перона и в два шага догнал его, удерживая за рукав. — Скажи, Зеленухи где-то рядом, или я вообще не в той стороне.
— Почему же не в той? В той. — Работник шпалы и рельсы грустно вздохнул, а потом указал мне в сторону лесополосы. — Вон. Видишь просвет? Там дорога. Иди по ней. Пройдешь парочку полей, увидишь бугор, спустишься, будет мост через речку. Там как раз начинаются твои Зеленухи.
— В смысле, иди? — Я оглянулся на здание вокзала, сбоку которого имелась даже небольшая площадь. — А такси нет?
— Такси нет, — Покладисто согласился мужик, — И выпить нет. А жаль.
— Автобус? Что-то из транспорта?
— Парень, какой транспорт? С Зеленух сюда в школу старшеклассники ходят. Пешком. А ты чего?
Мужик развернулся и пошел дальше, попутно рассматривая рельсы.
Я вернулся к перону, взял чемодан, а потом в сотый раз пожелал мамочке провалиться сквозь землю. На самом деле, конечно, пожелания были гораздо более интересными, фантазия у меня богатая. Походу, пилить мне до этих Зеленух пешком.
Глава 4
Миновать лесок, и парочку полей пройти … Парочку… У мужика, давшего мне направление на Зеленухи, явно были проблемы с пониманием чисел, а так же, как минимум, топографический кретинизм. Я прошел первое поле. Потом — второе. Потом вдруг оказалось, что имеется ещё одно. Когда началось четвертое, оглянулся назад. Присутствовало сильное желание вернуться и популярно объяснить человеку, что такое значит слово «пару», а что такое — «до хрена». Но идти обратно — уже совсем не близко. Была надежда, Зеленухи, как истина, где-то рядом. Да и дебильнее придумать нельзя. Ходить туда-сюда. Время пока ещё чуть больше пяти вечера, по крайней мере, так утверждали механические часы на руке, но бродить по сельским окрестностям совсем не хочется. Никогда не испытывал тяги к деревенской романтике.
Ещё, ко всему прочему, этот тваринный чемодан весил так, будто в нем не вещи, а тонна железа. Или я просто банально задолбался его нести.
Остановился прямо посреди дороги, которая выглядела как хорошо наезженная колея, поставил чемодан прямо на землю, и сел на него сверху. Потом внезапно вспомнил о мамочкином письме, про которое говорила Тоня. То самое, для брата. Интересно, что она там накатала. Снова встал и открыл этот громоздкий баул. Конверт лежал прямо сверху. Запечатанный, с красивой маркой и надписью, сделанной аккуратным почерком:
