Мне показалось, девушка понимает, что влюбленный в нее парень врет, пытается утешить. Понимает, но не хочет себе в этом сознаваться. Ей очень хотелось ухватиться за последнюю соломинку.
— Правда, — Эдик подтолкнул Зиночку к лагерю. — Пойдем.
Когда они отошли, Тоха сжал зубы, нахмурился. А потом прошептал:
— Я думаю, Генка не вернется.
— Вот! — Непонятно чему обрадовался Юрка. — И я говорю. И золотишко наше тю-тю!
— Да заткнись ты, — вспылил Коля. — Еще раз про золото вякнешь, я тебе, право слово, сам в рожу дам, не посмотрю, что ты мой друг!
Юрка надулся, но замолчал. Наташа недоуменно переводила взгляд с одного парня на другого.
Коля слегка выпустил пар, решил уточнить:
— Тоха другое имел ввиду. Мы думаем, что Генка погиб. Кто-то же пытался убить Мишу.
От его слов у меня сразу заныл затылок. Напомнила о себе тошнота. Я ощутил на щеке жжение, не задумываясь шмякнул рукой. На ладони остался кровавый след. Антон проследил за мной взглядом, потом посмотрел на Колю:
— Санжай, принес бы свою вонючку. А то кровососы того и гляди полжопы откусят. — И тут же извинился перед Наташей: — Натали, пардон. Был неправ.
Коля быстро ушел. Наташа рассмеялась. Я в первый раз за все это время услышал чей-то смех. Пристукнул себя по ноге, потом по ладони. Подумал, что кусачие твари в этих местах такие лютые, и целой жопой не побрезгают.
* * *
Над озером тихонько спускались сумерки. Возле костра было тепло. От воды тянуло сквозняком. Откуда-то из-за озера заухало. Юрка прислушался.
— Кто это? — Спросила Наташа.
— Рыбный филин. На охоту вылетел.
Неслышно появился Коля, протянул коричневую склянку с притертой пробкой и аптечной этикеткой. Все так же тихо сел. Мне подумалось, что из всей компании он самый немногословный. Себе на уме. Я никак не мог составить о нем хоть какое-то мнение. Эдик и Юрка были мне понятны. По крайней мере, более других. Тоха так — серединка на половинку. Коля же оставался темной лошадкой.
И я решил слегка расшевелить компанию. Задал вопрос:
— Тох, а почему ты его назвал Санжаем?
Ответил сам Коля:
— Фамилия у меня Санжиев. А ребята в детстве сократили для удобства.
Антон забрал у него вонючку, открыл пробку, нюхнул, скорчил не передаваемую рожу. Наташа снова рассмеялась.
— Что сказать, — Тоха вытряс на ладонь немного полупрозрачной мази, передал флакон девушке, — не розами пахнет сей дивный эликсир. Отнюдь, не розами.
И принялся тонким слоем наносить «волшебное» снадобье на руки, шею, лицо. Ната последовала его примеру. Следом пузырек перехватил Юрка. Зелье он экономить не стал, навалил на ладонь щедро, с размахом. Протянул мне пузырек. От рук его шибануло в нос дегтем и еще чем-то растительным.
Я чихнул. Возможно, каждый из ингредиентов мази имел неплохой аромат. По отдельности. Сам по себе. Но вместе они образовывали непередаваемое амбре.
Я взял пузырек осторожно, принюхался, попытался прочитать этикетку, но не смог. Склянка была основательно подмочена. Он воды чернила поплыли, превратились в невнятные закорючки.
— Что там? — спросил я.
Юрка усмехнулся:
— Мажь, не бойся. Это наша местная аптека готовит.
— Там деготь, анис и масло гвоздики, — пояснил Коля.
Я понимающе кивнул, решил запомнить, вдруг пригодится. Вряд ли в эти годы есть спреи от комаров. Потом зачерпнул совсем немного мази и морщась принялся наносить на лицо. Сразу вспомнилась Наташа из моей совсем недавней жизни и ее обожаемые свечи с благовониями. Стало тоскливо. Чтобы хоть чуть развеять грусть, я спросил:
— Ребят, расскажите мне, что тут у вас… у нас случилось. Я же ничего не понимаю.
Эдик открыл было рот, но под взглядом Тохи осекся. А то сказал примирительно-спокойно:
— Миш, давай договоримся, если ты к завтрашнему утру не вспомнишь, я тебе сам все расскажу и покажу. Честное слово.
Я хотел было сказать, что уверен — не вспомню. Как можно вспомнить то, что происходило не с тобой. Но, по понятным причинам, смолчал. Тоха воспринял мое молчание, как согласие. Улыбнулся, обернулся к Наташе.
— Наташ, спела бы ты нам. А то на душе тоскливо, хоть вой.
Та оживилась:
— Сейчас!
И буквально убежала. Стало тихо-тихо. В воздухе над самыми головами звенело комарье. Пыталось спуститься ниже, но в ужасе шарахалось прочь. Колина вонючка работала на пять с плюсом. Эдик пересел с чурбака на раскладной стульчик, освобождая Наташе место.
Не успел я загрустить, окунувшись в воспоминания, как девушка вернулась. Гитара висела у нее на шее. Банта на грифе не было. Уверенные пальцы уже по пути теребили струны, крутили колки, настраивая звук.
Ната уселась на пень, почти как на трон. Сверкнула глазами, спросила:
— Что изволите?
— Глорию, — опередил всех молчун Санжай.
Остальные не возражали. Наташа откашлялась, взяла вступительные аккорды и запела. Тайга замерла. И я замер вместе с ней.
Голос у девушки был чудесный — низкий, бархатный, чуть с хрипотцой. Сейчас она невероятным образом преобразилась и из забавного сорванца превратилась в совершенно замечательную красавицу. Я даже залюбовался и понял неизвестного мне Миху. В такую невозможно было не влюбиться.
А песня лилась. Над землей, над водой, разлеталась по тайге хрустальным эхом.
Лошади умеют плавать,
Но — не хорошо. Недалеко.
«Глория» — по-русски — значит «Слава», —
Это вам запомнится легко.
Я ее знал. В наше время, спустя пятьдесят лет ее тоже пели. От нее все так же щемило сердце, и слезы наворачивались на глаза.
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто,
Океан казался им рекой.
Песня пришлась как нельзя кстати. Сейчас я, как те придуманные лошади, ощущал себя щепкой, попавшей в океан времени. И у меня тоже не было выбора. Пока. После я надеялся хоть что-то изменить.
Голос Наташи затих, отзвучал последний аккорд. А магия — магия вечности все еще витала над тайгой. Я неожиданно сказал в слух:
— Sic transit gloria mundi.
— Так и проходит слава земная, — машинально перевел Эдик.
Ната положила на струны ладонь, спросила у меня изумленно:
— Ты знаешь латынь?
Я осторожно кивнул. Юрка аж приподнялся на своем стуле.
— С каких это пор? Ты ж никогда не знал!
* * *
Мне осталось только хлопать глазами. Черт, так по-идиотски прокололся. А сколько еще таких проколов впереди? От нехорошего предчувствия аж зубы свело. Почему-то вспомнились туманные рассказы, как люди после удара молнией, автокатастрофы или тяжелой травмы головы вдруг начинали говорить на других языках, играть в шахматы, а то и вообще сочинять музыку.
Сразу пришла мысль, что в каждый такой случай можно с легкостью объяснить, если представить, что в старом теле попросту появился новый пассажир. Как удобно все странности без напряга списать на шок, амнезию и плохо изученные способности мозга. Мда…
Юрка настаивал:
— Нет, ты скажи!
— Не помню, ответил я наконец.
— Не помнит он, — парень хмыкнул.
И сразу на защиту встал Эдик:
— Юр, отстань от него. Может, раньше прочел где-то, а сейчас всплыло.
Тот ухмыльнулся, сказал уже совсем беззлобно:
— Всплыло… Знаешь, что обычно всплывает?
— Ребята, — тихонько попросила Ната, — не спорьте. Давайте поужинаем и пойдем спать.
— И правда, — Тоха положил ладони на колени, пружинисто поднялся, — нам еще с рассветом на поиски выходить.
— Опять пойдете искать Генку? — Спросил Эдик. — Возьмите меня с собой.
— Посмотрим.
* * *
Эдик с кухни притащил алюминиевые походные миски. Разлил на порции варево из котелка. Выдал каждому по толстому ломтю серого хлеба. Ната повесила над огнем прокопченный чайник.
