— Так-то лучше, — сказал Куракин, сделал шаг ко мне, согнувшемуся в поклоне, и потеребил волосы.
Сука! Пришло в голову воспоминание, как сложно и муторно я наводил марафет. Как выстраивал модный нынче хохолок — мини-ирокез на голове. Противным гусиным жиром подымал волосы. И все это…
— Одеть тебя нужно, — придирчиво-оценивающий взгляд князя признал мой «лук» не годным. — Поспи пока, умаялся, небось, а к вечеру прибудет мой портной, сам подберу тебе платье. Поживешь у меня, на то есть договорённость с митрополитом [есть упоминания, что князь Куракин самолично выбирал наряды Сперанскому, впрочем, с поступлением Михаила Михайловича на государственную службу, Сперанский стал одеваться сам и слыл очень аккуратным].
Вот, ей богу, крепостной и есть. Князь Куракин делит холопа с митрополитом Гавриилом. Но, не устраивать же революцию? Покориться, затаиться, иначе провал и неотвратимость преподавать в семинарии до конца своих дней, а там этот… Серафим.
— Пришлю какого халдея к тебе, — Куракин рассмеялся.
Вот только ни я, человек из будущего, ни я, современник князя, не поняли юмора, совершенно. Не даром придет время, и князь превратится в посмешище, когда его слова будут восприниматься, как глупость, даже если они не лишены глубокого смысла.
Придется полгода побыть вне столицы. Зачем мне вообще переться на Слобожанщину, к Харькову? Всплыло в голове знание, что именно там расположено большое имение Куракиных Белокуракино. А для чего мне переться туда, отвечу.
В России, этой России, зарабатывать деньги можно не так, чтобы и многими способами. Не развита промышленность, все еще мало финансово-обменных операций. Главным источником дохода является земля, в чуть меньшем объеме винокуренное производство, ну и промышленность Урала. Земля кормилица и то, что вырастешь, то и продашь. Может, что-то предложу в реорганизации имении, посмотрю, что можно сделать. Это еще один шажок, чтобы стать незаменимым для Алексея Борисовича и упрочить свои положение.
Между тем, Россия конца XVIII века, именно в этот период я попал, — поле непаханое для всякого рода ухищрений. Насколько я знаю период, тут многие хитрости пока не в ходу. А я все же о времени имею представление — хорошо учился, с интересом, огоньком, да и сознание Сперанского мне в помощь, тут можно развернуться и заработать большие деньги. Отсутствие промышленности, это не только минус, но и жирнейший плюс для коммерсантов и всякого рода дельцов.
Напрашивается сравнение с 90-ми годами предпоследнего столетия в моей прошлой жизни. Простым людям жилось тогда сложно. Рухнул СССР с его коллективизмом и простой, бывший советский, гражданин оказался в замешательстве. Предпринимательскую жилку никто не развивал, если только она не дарована природой, ну или не был функционер замешан в расхищении социалистической собственности.
Но для того малого процента людей, которые все же были готовы к риску, имели мозги и стальные яйца, начало демократической России — кладезь возможностей. Одни стремительно нищали, другие же еще более богатели. Любой открытый ларек, глупая, непродуманная, но реклама, и все — уже потекли рублики в карман. Поделился с крышей, и спи спокойно в строящемся дворце-коттедже.
Но об этом я еще подумаю. Одно дело знать об эпохе по учебникам, да хоть по документам, иное — полное погружение, понимание психологии людей. А еще всегда есть такие моменты, о которых не напишут даже в мемуарах. На чем строятся отношения людей? Какие не прописные правила имеются в разных средах общества? Ну, и все такое…
Кроме того, я собирался системно и очень много работать. Имею совершенно невероятные возможности стать поэтом, математиком, философом. И путь обкрадывать Пушкина я не хочу, но Есенина… Он же родится задолго после. Не хочу обкрадывать Александра Сергеевича, но не против своровать творчество Сергея Александровича? Цинично, но лишь потому, что Есенин далек, а Пушкин может даже и родился. А есть еще в памяти Афанасий Фет. Да хватает в моей голове квартирантов.
Тут не в воровстве дело, а в выживании. Не смогу я без достаточных средств существования. Деньги — зло, но и его можно направлять на благие цели. А еще, будь Сперанский, кроме прочего, важным промышленником, Александр не прогнулся бы тогда под шепотком недоброжелателей Михаила Михайловича, и не сослал бы выдающегося человека, то есть меня в Пермь, лишая Россию, может, и единственного честного чиновника.
— Сударь, не соизволите ли проследовать за мной? — сказал лощенный слуга, выверено, я бы сказал «дрессированно», зашедший в комнату.
Все здесь… напыщенно, как-то. Слуга смотрел, словно в сторону, при этом повернут был ко мне. Такому учиться нужно, опять же, быть выдрессированным. Любит князь фасон держать. Или здесь во всех домах аристы так живут? Сознание Сперанского не подсказало ответа, он и сам в первый раз бывал в подобном доме. А вот мне, человеку, обладающему послезнанием, кажется, что Куракин не менее, может, и более, остальных стремился к подобному уровню. Позер.
— Могу ли я испросить завтраку? — спросил я.
Вдруг, накатил волчий голод. Не помню, чтобы когда-нибудь чувствовал такое непреодолимое желание поесть. Может быть, это последствие переноса, так как знал, что перед приездом к князю Куракину, очень плотно ужинал в гостях у митрополита. Не могла прошедшая ночь спровоцировать такой голод.
— Его Светлость распорядился оказывать Вам всяческое внимание. Вам принести завтрак в Вашу комнату? — спросил слуга.
Альтернатив тому, чтобы есть в выделенной мне комнате, предоставлено не было. Видимо, слуга не был уверен, что мне можно питаться в столовой. Но и я больше предпочитал поесть в одиночестве. Прошлый Сперанский был знаком с этикетом, где и в чем держать какую вилку, но подобные знания были больше теоритическими из-за отсутствия практики присутствия на приемах.
Да и не только отсутствие публичного приема пищи смущало, но и то, что просто хотел есть в одиночестве, ибо я очень хотел есть, а не ковырять блюдо больше часа к ряду.
Комната была простой, но лишь в сравнении с теми помещениями, которые мне пришлось видеть. И тут была лепка, но чуть менее вычурная; двери, но менее массивные и с меньшим украшательством резьбой; кровать, можно сказать «полуторка», да еще без балдахина. И как я буду спать без этого самого балдахина? Если что, то это сарказм.
Не думаю, что такие же комнаты у прислуги. Получалось что-то среднее, между господскими и халдейскими помещениями. Вот и я сейчас себя осознаю, как нечто среднее. Не барин, но уже и не сын сельского священника.
Из мебели порадовал основательный стол, выкрашенный, почему-то в ярко красный, вызывающий цвет. Я бы предпочел нейтральный, темный оттенок. С таким ярким рабочим местом быстрее будут уставать глаза. Стулья были красивые, но накатила тоска по своему рабочему креслу из будущего. Спина может болеть, если долго засиживаться на тех стульях, которые были мне предложены в этом доме. Но вариантов нет. Привык, понимаешь, окутывать себя ортопедическими прибамбасами.
Стук в дверь прервал мое любование помещением.
— Да! — выкрикнул я и слуга, тот самый, который меня сюда и привел, вошел в комнату.
— Завтрак подавать? — все таким же механический голосом спросил слуга.
Или приказчик? Можердом? Управляющий? Дворецкий? Похоже именно этот мужчина лет пятидесяти, но вполне моложавый и с пышными чернявыми бакенбардами, главный среди слуг. За спиной управляющего стояли еще три лакея с подносами, но говорить с господами было позволено только этому… Ивану. Сперанский знал, как зовут дворецкого.
— Подавай… те! — стушевался я, не понимая, как именно обращаться, на «ты», или «вы».
Сегодня на завтрак было… Хотелось бы перечислить много чего из деликатесов, но это оказалось бы перевиранием и необоснованной фантазией. Гречневая каша, соленые огурцы, глазунья из двух яиц, да краюха хлеба.
Я удивленно поднял брови, но можердом Иван никак не отреагировал на мое безмолвное возмущение. В голове всплыли предпочтения Сперанского. Пусть этот человек и не предавался чревоугодию, да и предложенная еда вполне себе соответствовала обычному рациону префекта семинарии, но все мое сознание, без разделения, разочаровалось. В доме князя Куракина должны были кормить более изыскано.
