Комсомолки откликнулись на мамин призыв, поспешили в «первую» гостиную — я услышал, как загрохотали крышки кастрюль. Папа стрельнул взглядом в дверной проём, прислушался. Мамин голос доносился из прихожей, где стоял холодильник. Папа посмотрел на меня, прижал к своим губам указательный палец. Я услышал его тихое «тссс». Отец встал с кресла, подошёл к серванту. Достал оттуда завёрнутую в газету «Правда» чекушку водки, вынул из фарфоровой супницы две гранёные стопки — в его руке они стукнулись бочками друг о друга, тихо звякнули. Папа замер, снова посмотрел на приоткрытую межкомнатную дверь. Махнул мне рукой.
— Давай, сын, накатим по полтинничку, — сказал он. — В честь праздника.
Он вынул из кармана две карамельки — одну протянул мне. Откупорил бутылку. Плеснул водку в гранёную тару.
Мы отсалютовали друг другу стопками.
— С наступающим, — едва слышно произнёс отец.
— И тебя, папа, — ответил я.
Мы выпили, разгрызли конфеты. Сунули в карманы фантики. Папа «замёл следы преступления».
Он указал в направлении «первой» гостиной и сказал:
— А твоя тоже ничего. Высокая. Хороший выбор, сын: не испортишь нашу породу.
Отец усмехнулся, вернулся в кресло и забросил ногу на ногу — направил потёртый нос тапка в экран телевизора.
В такой позе его и застала жена.
Мама остановилась у порога комнаты, подпёрла бока руками.
— Чего вы тут сидите, мужчины? — спросила она. — Новый год скоро. Несите из летней кухни салаты и соленья.
* * *
Папа распахнул обе дверные створки, разделявшие «первую» и «вторую» гостиную, прибавил в телевизоре громкость и уселся во главе стола (лицом к экрану). Мама и Кирилл заняли места по правую и по левую сторону от отца. Улыбчивая Рауде примостилась рядом с моим младшим братом. Слева от меня уселась Котова. Лена уже не выглядела смущённой и нерешительной. Она даже покомандовала комсоргом, пока накрывали на стол — продемонстрировала Инге строгую «Бригадиршу».
Главную роль в праздничном застолье я уступил папе. Изредка отвечал на его вопросы. Слушал рассказы Кирилла: о нашей жизни «в городе», об учёбе в институте, о подготовке к экзаменам. Отец быстро разговорил и комсомолок (Ингу и Лену). Девчонки выложили ему свои биографии — мама повздыхала из-за случая с врезавшимся летом в дом Котовой самолётом, посочувствовала выросшей без отца Рауде. Я прислушивался к застольным разговорам, впитывал царившую в комнате атмосферу.
В прошлой жизни новый тысяча девятьсот семьдесят четвёртый год мы с Кириллом встретили в общежитии. Кир тогда уговаривал меня провести новогоднюю ночь в посёлке вместе с родителями. Но я хотел «веселья», а не скучных посиделок «с родаками». Тот праздник получился весёлым: обитатели «мужского» корпуса потом долго вспоминали, как гулял в новогоднюю ночь Чёрный. Тысяча девятьсот семьдесят пятый год я тоже встретил не дома. А семьдесят шестой год мы встречали без Кирилла.
На этот раз мы с братом не обсуждали вариант с празднованием Нового года в общежитии. Кирилл спросил меня, как отреагируют родители, если он приведёт к ним тридцать первого декабря Ингу. Я заверил его, что папе и маме Инга понравится. Подготовил Кира к тому, что мама измучит его и Рауде вопросами. Сейчас я вдруг вспомнил, как Кирилл печально вздохнул и поинтересовался у меня: «И что делать?» Я посоветовал ему подбросить маминому пытливому уму побольше информации. Кир прислушался к моим словам.
Теперь он подробно рассказывал папе и маме о том, как на выходных мы пекли торты. Я слушал его рассказ — рассматривал расставленные на столешнице блюда. В центре стола мама установила подаренный Лениными родителями салат «Мимоза». Рядом с ним красовалась на блюде запечённая в духовке (в летней кухне) курица. Салат «Оливье» мама разложила по двум ёмкостям: глубокую салатницу установила рядом с папой (я предчувствовал, что он её опустошит в одиночку), а тарелку поставила рядом со мной.
Мой младший брат с иронией упомянул о том, как гоняла его вчера по кухне Котова. Мама тут же одарила Лену «понимающим» взглядом. Я отметил, что Кирилл за полгода, прошедшие с моего возвращения в тысяча девятьсот семьдесят третий, возмужал… но не потолстел. У него не появились ни пухлые щёки, ни выпуклый живот — зато окрепли плечи и руки (утренние пробежки и занятия на спортплощадке сделали своё дело). Я заметил, что Инга (будто невзначай) то и дело прикасалась к руке моего брата.
Я улыбнулся: вспомнил, как рассказывал Кириллу о «способах предохранения». Не сомневался, что у моего брата с Рауде ещё «ничего не было». Потому что Кир наверняка бы поделился бы со мной такой новостью (как сообщил о первом поцелуе). Но я сработал на опережение: подробно проконсультировал своего брата (а заодно и Артурчика) о том, как стать отцом по собственному желанию, а не по собственной глупости. Во время моего рассказа, Кирилл смущённо улыбался… но слушал меня внимательно.
«Мы не купили мандарины», — подумал я. Потому что сообразил, чего именно не хватало в гостиной для полноценной новогодней атмосферы. Бутылки с шампанским на столе стояли. Рядом с папой поблёскивала запотевшим бочком бутылка водки «Посольская». В наличии был и весь традиционный набор новогодних салатов. От ёлки пахло хвоей и смолой. На тумбочке лежала распечатанная пачка бенгальских огней (в ожидании боя курантов). А запаха мандаринов не было. Зато пало женскими духами.
— Ну что, мальчики и девочки, проводим старый год? — спросил папа.
Он протянул Кириллу бутылку с шампанским, плеснул в хрустальные рюмки водку.
— Ты уже проводил, как я вижу, — пробормотала мама.
Она нахмурила брови, придвинула к моему брату свой бокал и бокал Котовой.
Отец ухмыльнулся.
Кирилл откупорил шампанское, горделиво приосанился. Почти до краёв наполнил бокалы шипучим игристым вином. Он посмотрел на лицо Рауде и смущённо улыбнулся (будто вспомнил мои рассказы о «предохранении»).
Папа поднял рюмку.
— Давайте-ка, я скажу тост… — произнёс он.
* * *
«…Советское телевидение и радио, — доносился из динамиков телевизора громкий и чёткий голос диктора, — передают новогоднее поздравление советскому народу Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева».
«Дорогие товарищи, друзья, — заговорил у меня за спиной с экрана телевизора Леонид Ильич. — Центральный комитет партии и советское правительство уверены, что и в новом тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году, когда нам предстоит решать не менее сложные и ответственные задачи…»
Я стоял с бокалом шампанского в руке (водку под бой курантов у нас в семье традиционно не пили). Слушал слегка невнятный голос руководителя СССР. Рассматривал серьёзные лица родителей, своего младшего брата и двух комсомолок, тоже сосредоточенно смотревших мимо меня на чёрно-белый экран.
«…Советские люди, беззаветно преданные своей любимой Родине, — говорил Брежнев, — вновь покажут пример коммунистического отношения к труду». Голос генсека сменился хорошо поставленным голосом диктора: «И снова через светлые окна телеэкранов время войдёт в наш дом, чтобы рассказать о себе…»
Я заметил, что Котова чуть повернула голову: теперь она смотрела не во «вторую» гостиную, а на моё лицо. Пристально, не моргала. Мне вспомнилось, как в прошлой жизни я впервые увидел её глаза на фотографии… на Верхнем кладбище. Тогда я замер около ещё не окружённой оградкой могилы, словно загипнотизированный…
…Как и сейчас.
Я краем глаза увидел, как вышли из оцепенения мама и папа, как взглянули друг на друга Кирилл и Инга.
— С Новым годом! — провозгласил отец.
Я часто заморгал — Котова улыбнулась.
Взметнулись вверх руки.
Звякнули друг о друга наполненные пузырящимся напитком бокалы.
— С Новым годом! — повторила папины слова мама.
За моей спиной из динамиков телевизора доносилась торжественная музыка.
— С Новым годом! — хором воскликнули Кирилл и Инга.
