Рынок представлял собой два длинных двойных ряда деревянных прилавков под крышами и утоптанной площадкой рядом, на которой торговали с рук. Продавали в основном урожай с собственного огорода и улов в свежем или вяленом виде из реки Еруслан, на правом берегу которой находился поселок. Я достал из вещмешка костюм, повесил на руку и стал с краю. Не пристало летчику толкаться среди торгашей. Подходили покупатели, мяли ткань, смотрели внутренние швы, узнавали цену в триста рублей и шли дальше. Я собирался уже скинуть полтинник, когда подошли два белобрысых немца, отец и сын, с простоватыми крестьянскими физиономиями. Последний был моего роста и комплекции. Отец начал дотошно осматривать костюм.
— Пошит в Одессе у частного портного в середине июня. Надевал всего раз пять, берег для занятий в университете, — прорекламировал я.
Не говорить же им, что сшито в Женеве у лучшего портного, который никак не мог понять, зачем такому богатому человеку одежда из такой простенькой ткани?
— Померяй, — передав пиджак сыну, на немецком языке распорядился отец.
Юноша выглядел в нем, как недавно разбогатевшая деревенщина. Это вам не местный ширпотреб. Брюки надевать не стал, только прикинули в длину и в поясе. Оказались немного длинноваты.
— Марта подошьет, — решил отец и продолжил, не догадываясь, что моего немецкого хватает, чтобы понять его: — Надо покупать. Скоро все товары исчезнут, как в прошлую войну, а русский дурак не знает цену своему костюму.
Старший немец попытался сбить до двухсот, но я не прогибался. Если бы не счел меня дураком, скинул бы процентов десять-пятнадцать, а теперь не буду.
— Нет, это слишком дорого, — сказал он на русском языке и сделал вид, что собирается уйти.
— Когда вернешься, русский дурак поднимет цену до четырехсот, — предупредил я на немецком языке.
Оба покупателя опешили, а потом отец и вслед за ним сын заржали весело.
— Какой ты хитрый! — то ли похвалил, то ли обругал старший немец.
— В Одессе других не бывает, — сообщил я.
Мы ударили по рукам, и он отслюнявил мне десять красно-коричневых купюр номиналом три червонца.
На рынке я купил яблок по пять рублей килограмм, после чего отправился по магазинам. Поскольку цены во всех одинаковые, зашел в ближний неказистый «Промтовары», где приобрел безопасную советскую бритвы в оловянной коробочке и лезвия к ней. Последние двух видов — более дорогие «Стандарт» категории «А», как сказал женщина-продавец, толщиной восемь сотых миллиметра, и «Нева» категории «Б» — одна десятая миллиметра. Я взял за пять с половиной рублей блок (сто штук) первых. К «Неве» у меня отрицательное отношение еще с курсантских времен. Лезвиями этой марки разве что траву срубать, которую коса не взяла. Еще приобрел хлопчатобумажный спортивный костюм, оловянный помазок и стаканчик для пены, два бруска туалетного мыла «Ландыш», одеколон «Чайка», зубную щетку и порошок «Мятный», три мужских, больших и грубоватых носовых платочка, по катушке черных и белых ниток, пачку с пятью иголками, ножнички, тряпичные тапки и пять пар носков под полуботинки, В магазине «Продукты» затарился тремя пачками индийского чая, килограммом конфет шоколадных «Мишка косолапый» и килограммом сыра «Советский». На всё про всё ушло двести восемнадцать рублей. Оставшегося должно хватить до стипендии в двести пятьдесят рублей, которую получу в сентябре. Благодарность швейцарскому портному, если еще жив!
8
Эскадрилью — три отряда по двенадцать человек — сформировали быстро и сразу приступили к обучению. Подъем, зарядка, приборка, утренняя проверка, завтрак и строевые занятия. Кто-то решил, что летчик первым делом обязан хорошо ходить строем. Затем были шесть уроков, с перерывом на обед после четырех первых. Кормили нас по нынешним меркам хорошо. На занятиях изучали теорию полета, аэродинамику, аэронавигацию, метеорологию. Уже есть много учебников, мути в которых тоже много. Зубрили «Наставление по производству полетов» и «Курс учебно-летной подготовки». Изучали устройство самолетов «И-16» тип пять и «СБ» (скоростной бомбардировщик) тип «бис-2». Последний был двухмоторным цельнометаллическим, вооруженным четырьмя пулеметами калибра семь шестьдесят два и способным взять шестьсот килограмм бомб и лететь быстрее истребителя. Экипаж три человека: сидевший впереди в застекленной части фюзеляжа штурман, вооруженный спаренным пулеметом, далее в закрытых кабинах пилот и за ним стрелок-радист, у которого тоже два пулемета, верхний и нижний. Работали на тренажерах — сиденья с маленькими крыльями и хвостом, приборной доской, штурвалом и педалями. В общем, кони педальные для детворы.
Курсантов по очереди забирали с уроков для полетов на «УТ-2», сперва с инструктором, а потом самостоятельно. Топлива не хватало, поэтому отрабатывали взлет, восьмерку над аэродромом и посадку, чтобы навыки не потеряли.
Мне сразу разрешили слетать на «СБ», а потом и на «И-16». В первый полет на бомбардировщике отправился с командиром отряда старшим лейтенантом Осиповым, который слышал о моих выкрутасах на «УТ-2» над аэродромом, а видеть не случилось. Машина была непривычно тяжелая, но скорость набирала быстро. Шасси убиралось механически. Для своего размера достаточно маневренная. Отрядный дал добро, и я по-быстрому нарезал несколько фигур, закончив «штопором», в который «СБ» сваливался легко и так же просто выходил из него. После чего, выпустив шасси, сразу сел. На колесах были тормоза. Испробовал их, когда скорость была еще высокой, и самолет малость повело, чуть не выскочил со взлетной полосы. Я тут же прекратил тормозить, благополучно довел до стоянки.
— С маневрированием на земле надо поработать, а в остальном готовый летчик, — с важным видом сделал вывод старший лейтенант Осипов.
Интересно, как бы скривилась его физиономия, если бы узнал, что у меня часов налета больше, чем у всей эскадрильи?
На истребителе летал один. Там места для инструктора нет. «Ишачок» оправдывал свое прозвище. Очень нервная машина. Малейшее движение рукоятью управления — мгновенная реакция. Меня предупредили об этом, но приноровился не сразу. К тому же, шасси убиралось вручную с помощью лебедки, установленной справа. Одновременно крутить и управлять оказалось очень сложно. Зато потом порадовался маневренности самолета. Скорость и вооружение были слабенькими, так что время «И-16» ушло. Его заменяли на «Як-1», более скоростной и вооруженный пушкой и двумя пулеметами. Поэтому я предпочитал летать на менее норовистом и более тяжелом «СБ», привыкал к нему. Знал, что самолеты будут становиться все больше, а мне в этой эпохе придется провести какое-то время, пока не найду способ покинуть ее. Что-то мне неуютно в нынешнем варианте социализма, даже хуже, чем в развитом, на который выпала большая часть моей первой эпохи.
Отряды по очереди вместо уроков отправляли на стройку. Возводили административные, служебные здания, ангары. Многие ребята были из деревень, умели делать всё: и каменщики, и плотники, и столяры, и штукатуры… Я способен был только красить и принеси-подай-пошел к черту! Чаще подвозил кирпичи на одноколесной деревянной тележке. Это мне обратка за сытую и ленивую жизнь в предыдущей эпохе.
Перед ужином была политинформация с обязательным повторением полуденной сводки Советского информационного бюро, которую мы в добровольно-принудительном порядке слушали по радио. Мне эта информация до лампочки, потому что знал конечный результат, но вынужден был делать вид, что очень интересно. Проводил мероприятие парторг эскадрильи лейтенант Худяков, двадцатитрехлетний бодрячок с розовыми щечками и сочными губами. Пилот из него получился поганый, поэтому летал по мозгам в тылу. Мне приходилось делать усилие над собой, когда он начинал накачивать нас пропагандой. Так и хотелось сказать, что надо личным примером агитировать.
Второй проблемой такого же плана мог стать комсорг Буканин, ушлый крестьянский парень невысокого роста, плохой летчик, однако сумевший набиться в друзья сразу всем, включая командира эскадрильи. Только я держал дистанцию, ни с кем не сходился, объясняя свою холодность нацеленностью на учебу, войну, желание как можно быстрее попасть на фронт и отомстить за погибшую мать.
