***
- Да что вы все куряки-то такие! – с неподдельным огорчением воскликнул Шаляпин, входя в квартиру Горького на Кронверкском и пытаясь разогнать руками густой дым. – Алёшка! Куда тебе с твоими болячками еще и курить? Загнешься же!
- Авось да не сдохну, Федя! – радостно облапил Буревестник гостя. Ну, проходи, проходи, да расскажи скорее, что вы там такое с Рахманиновым отчудили, что половина Петербурга на головах от возбуждения ходит?
- А! Слушай. Это такая новая музыка, где-то в американских трущобах любезные твоему сердцу босяки придумали, даром, что негры. Короче говоря, изначально это – горестные частушки, заплачки, под треньканье на чем-нибудь навроде нашей балалайки. Но тут этот Коровьев, который все это к нам привез, слегка переиначил, а после уж и мы с Сергеем Васильевичем добавили – и стало интересно. Дай-ка за рояль сяду.
Фёдор Иванович сел за рояль и запел, что посуда в серванте задрожала, да и стекла в оконных рамах. Он пел и про страдания юного студента, потом вторую – про помирающего от чахотки без копейки денег в подвале ночлежки босяка.
- Первую юный Набоков сочинил, стихи, то есть. А вторую, уж не суди строго, я сам, по рассказам твоим да пьесам. Давай, включайся, нам постоянный соавтор нужен!
- А ведь это очень стоящее дело, - приложив ладони к щекам, задумчиво проговорила гражданская жена Горького Мария Андреева. – Какой простор для агитации! Да еще в доступной форме… Надо срочно написать Ильичу!
***
Есть такое распространенное выражение: «жизнь вошла в колею». Я рад бы применить его к своему рассказу, но нет. Если моя жизнь в какую колею и вошла, то это оказалась колея бесконечно длинной бобслейной трассы с немыслимыми виражами, петлями, пируэтами и прочими загогулинами, понимаешь. Никто ни на меня, ни на близких, к счастью, более не покушался, и на том спасибо. Коля Гумилев и Вадим Денисов учили меня стрелять, одного никуда не пускали. С Гумилевым и Набоковым мы написали еще с десяток песен, так что удалось осчастливить «граммофонщиков» новым материалом. А эти два таких разных поэта, пожалуй, теперь надолго станут моими соавторами, но оно и прекрасно.
В начале ноября на фронте случилось какое-то обострение обстановки, и Николай, оставив на сей раз наследника дома, убыл в ставку – главнокомандовать. Едва стук колес царского поезда затих вдали, бабушка Мария Федоровна развила бурную деятельность и стала собирать ежевечерние посиделки – по официальной версии, для прослушивания новейших песен и сказок для детей. Поначалу там присутствовали обе императрицы, старшие царевны и я, потом к нам добавились младшие и наследник, к середине ноября круг расширился, и на этих собраниях стали бывать лейб-медик Боткин, моя Матрёшка, Гумилёв, Денисов и Набоков, умудрявшийся героически отлавливать каких-то мотыльков ещё долго после Покрова, дабы блюсти свою легенду.
Все это время я занимался физподготовкой и стрельбой, сочинял и записывал песни, писал письма знакомым и Саше Вертинскому, коего полагал уже другом. Еще в октябре отнес в журнал «Музыкальный Современник» статью о Русском роке, и теперь ежедневно наблюдал в газетах жесточайшую полемику вокруг первой части – вторая должна была выйти позже.
А потом… потом время вышло. Как и в прошлой версии истории, в Петроград потихоньку перестали пропускать эшелоны с хлебом и другим продовольствием. И успокоившаяся было столица заворчала, задвигалась и изготовилась к бунтам и беспорядкам. Вот тут и стало ясно, что время, в самом деле, вышло, и то, что должно было закончиться – закончилось. А то, что должно было начаться – началось. И мы сделали свой ход.
***
Вдовствующая императрица закончила писать письмо сыну и, довольная работой, перечитала свой труд, прежде чем запечатать и отправить адресату.
Мой дорогой Ники!
В сей тягостный час тебе, как хозяину земли Русской, непременно нужны все силы, вся воля, чтобы враги наши – и нашего Дома, и самой России, враги как внешние, так и внутренние, почувствовали на своих шеях беспощадную железную хватку Империи. Твой незабвенный papa говаривал, что у России есть лишь два союзника – армия и флот, и я искренне надеюсь, что ты наконец-то в полной мере это осознал.
В Петрограде волнения, по донесениям, полиция, жандармы и армия пока справляются. Признаю, идея отправить запасные полки на фронт, заменив их отдыхающими фронтовиками, была удачной: как сообщают, пока никто из армейских или казаков не примкнул к бунтовщикам. На флоте сложнее, но там, будь добр, наведи порядок сам.
Но даже если толпы черни всколыхнутся и пойдут брать приступом Царское Село, не держи в голове особого беспокойства. Единственная, кто встретит их здесь – твоя старая мама. Потому что Александра и дети по моему прямому приказанию таинственным образом покинули Царское, дав мне клятвенное обещание, что вернутся лишь после того, как ты победишь всех врагов и утвердишь свое царствование на троне великих предков твоих – Ивана Грозного, Петра Великого и Александра Миротворца.
Пойми, Ники: тебе больше не нужно оглядываться назад. Во всяком случае, что бы ни случилось с твоими детьми и моими внуками, никакие силы не смогут взять их заложниками, чтобы влиять на твою волю. Вполне возможно, их убьют, но, если оставить всё, как есть, их убьют совершенно точно, а так – на всё воля Божья.
В начале царствования тебя прозвали Николаем Кровавым? Что ж, не самое лучшее прозвище для властителя, но оно у тебя уже есть, так отчего бы ему не соответствовать?
Ничего не бойся. Делай все, что можешь и даже то, чего не можешь – но да свершится, чему суждено, лишь бы жила наша Империя.
А я остаюсь с тобой. Льщу себя надеждой, что удержу ситуацию в столице, а прозвище «Гневная» тоже заработала не просто так.
Люблю. Целую. Жду только с победой.
Твоя мама.
Удовлетворенно кивнув, Мария Федоровна запечатала письмо, поместила его в шкатулку с секретом и позвонила в колокольчик.
- Шкатулку с письмом – Его Императорскому Величеству лично в руки. Мне – много кофе и… и граммофон с песнями Коровьева.
За окном кружились весело снежинки, белый покров окончательно затягивал и Царское Село, и Петроград, и Москву и линию фронта.
А вдовствующая императрица Мария Гневная пила кофе и слушала музыку. Она пребывала в превосходном настроении. Когда делаешь самую большую ставку, в другом настроении пребывать просто преступно. Граммофон поскрипывал, похрипывал, но слова песни различались без труда.
…
А я всё возвращаюсь домой -
Жаль, что всем не крикнешь «Я свой».
И устал быть пулей патрон,
И устал быть честным поклон.
Он играл с кукушкой в минуты,
Проигрывал годы, выигрывал дни[3]...
[1] Наш герой проявляет излишний снобизм. Конечно, производимым промышленностью СССР и «братских социалистических стран» электрогитарам нередко было далековато до западных аналогов, но играть на них всё же можно. Сомневающимся рекомендую поискать в сети видео с ежегодных фестивалей «УРАЛ Forever».
[2] Песня «Крылья» группы «Nautilus Pompilius», автор текста – Илья Кормильцев.
[3] Песня «Книги окон» группы «Театр Одного Вахтёра». Автор слов – Алексей Грибов.
Как бы эпилог
- Джонни, ну, давай, а?
- Отвали, Джим. Просто не хочу, сколько раз говорить? – буркнул Леннон и поправил очки.
- Ну, слушай, чувак, это несерьезно! – Хендрикс потряс руками. – Какие здесь могут быть обидки?!
- Да просто не хочу! Давай что-нибудь понейтральнее, а? Криденс там, например…
- Не-не-не, - замахал руками Хендрикс. – Песня сэра нашего Пола тут гораздо уместнее! Но, так как он к нам пока не присоединился, сам понимаешь… Ну, давай же!
