Видите? Мясо сразу всё впитало. – показал он нам чистое дно кастрюли, отодвинув чуть в сторону мясо.
Он засыпал мясо нарезанным луком, помял лук руками, чтобы сок появился и ещё раз всё перемешал.
– Всё. Больше ничего делать не надо. – отставил он кастрюлю в сторону. – У нас есть два часа подготовить гарнир и угли. Пошли на улицу.
– А что за гарнир? – поинтересовался я.
– Картошку будем жарить в казане. – ответил, хитро улыбнувшись, Дато. – Нона, картошка готова?
– Почти. – кивнула жена.
Дато с сыном и Ираклием оделись и ушли на улицу, а я остался узнать, не нужна ли помощь с картошкой. Что-то я не видел, чтобы её кто-то чистил.
Но волновался, оказывается, зря. Картошка была уже начищена. Нона выдала Галие фартук и фигурный волнистый нож, и они вдвоём ловко стали резать картошку на крупные фигурные ломтики. Третьего такого ножа в доме не было, помочь мне им было нечем, пошёл на улицу к мужчинам.
Дато разжигал самодельную плиту для казана, то ли из очень широкой трубы, то ли из узкой толстостенной бочки. Сверху поставил казан. Всё было идеально подогнано. Рядом стоял длинный мангал. Чувствуется, хозяин любит гостей и застолья.
В казан вылили не меньше литра подсолнечного масла и стали ждать, пока оно нагреется. Вскоре к нам присоединились Нона и Галия. Они вынесли целую большую миску красиво нарезанной картошки и шумовку.
Дато послал Ираклия и Шалву за скамейками и рабочим столиком на веранду, и вскоре мы сидели вокруг, наслаждаясь погодой и беседой.
Масло нагрелось, Дато высыпал туда треть картошки.
– Жарить будем по частям, чтобы хрустящая была. – объяснял он нам.
Картофель фри на советской даче? Признаться, не ожидал. Но вот, пожалуйста.
Мы засыпали уже вторую партию, и Дато дал команду Ираклию разжигать мангал. Дрова у Дато были особенные, необычно тонкие. Специально спросил его, что это такое.
– А это, когда яблони и груши обрезаем, ветки собираем. – хитро подмигнув, сообщил он.
Ираклий принёс кастрюлю с мясом, а Шалва шампуры.
Дато лично надевал мясо. Всё делалось не спеша, но не заметил, как два часа пролетело, и вскоре дачный участок наполнился такими ароматами, что сразу есть захотелось.
Женщины ушли стол накрывать, вскоре и мы подтянулись с картошкой и мясом. Дато при этом всё про лето вспоминал, с сожалением качая головой:
– Эх, летом помидоров бы сейчас нажарили…
– Жареные помидоры я ещё не ел. – усмехнулся я.
– О, друг! Ты много потерял! – воскликнул Дато, предлагая нам всем рассаживаться за столом. – Приезжай, обязательно, летом в гости! О, в Батуми приезжай! Там родни полгорода. Встретят, поселят, море, солнце, отдых замечательный!
– Угу!.. – промычал утвердительно Ираклий, успевший сунуть в рот кусочек мяса.
Дато торжественно взял бутылочку домашнего вина, неспешно открыл и разлил по нашим бокалам.
***
Москва. Дом Ивлевых, однокомнатная квартира на шестом этаже.
Лина полночи проворочалась, заснула только под утро. Тяжёлые мысли не давали уснуть. Двадцать восемь лет. Мужа нет. Детей нет. Часики, как мама говорит, тикают. У школьных подруг старшие дети уже в школу ходят…
Наконец, Лина под утро уснула, проспала до полудня и не слышала, как в замочной скважине повернулся ключ.
Приехала мать Лины. Проверить дочь. Инга Леонтьевна была женщиной умной, осмотрительной и упорной. Её любимой поговоркой была «Лучше синица в руке, чем журавль в небе». Она воспитывала дочь в строгих правилах, поощряла прилежность в учёбе и как могла старалась обеспечить единственной дочери ту жизнь, о которой сама могла только мечтать.
После первого неудачного брака дочери Инга Леонтьевна с беспокойством присматривалась к ней, не покатится ли дитя по наклонной плоскости: уж очень тяжело Лина переживала развод. У подруги Инги Леонтьевны единственный сын так и спился…
Явившись к дочери специально без предупреждения, Инга Леонтьевна замерла от собственных страшных подозрений. Уж полдень близится, а дочь в постели… Мельком заглянув в единственную комнату квартиры, Инга Леонтьевна немедленно прошла на кухню, обследовала мусорное ведро и холодильник и, не найдя ничего похожего на алкоголь, обессиленно опустилась на ближайший табурет. Хоть и не обнаружила она улик, а материнское сердце не обманешь, оно чувствовало душевную боль дочки, как свою.
Да что с ней такое?! – в сердцах подумала Инга Леонтьевна, сильно разозлившись после накрывшего её вначале испуга.
г. Москва.
– Лина! – ворвалась она в комнату. – Да хватит уже спать!
– Ой… мама… – спросонья Лина приподнялась в постели, пытаясь сообразить, какой сейчас день и час.
– Что ты спишь? – мать пристально присматривалась к дочери.
– Не могла уснуть до утра. – пожаловалась та.
– Хватит валяться, подымайся. – строго велела мать. – Всё счастье проспишь.
– Да, где оно, счастье-то, мам? – покорно поднялась Лина и потащилась в ванную.
– Знала бы, сама счастливо жизнь прожила. – проворчала мать, зная, что дочь её не слышит, вернулась на кухню и начала выкладывать из тяжёлой сумки сырники в фольге, банку варенья клубничного, банку сметаны деревенской, котлетки рыбные…
С тех пор, как Инга Леонтьевна отселила Лину в Москву, виделись они не часто. Мать очень скучала по своему единственному ребёнку и сокрушалась, коротая одинокие вечера в Быково под Москвой, что не может угостить своё чадо чем-нибудь вкусненьким.
Когда Лина вышла из ванной, на столе её уже ждал завтрак.
– О, сырнички! – воскликнула она и чуть не расплакалась.
От матери не ускользнуло состояние дочери.
– Что опять случилось? – недовольно спросила мать.
– Ничего. – пряча глаза, ответила Лина.
– Я же вижу! – настаивала мать. – Говори!
– Да, ничего! Мам! В том-то и дело. Ничего не произошло. А хочется, чтобы уже случилось…
– Ты о чём, дочь?
Лина присела перед матерью на корточки, обняв её за колени и глядя прямо в глаза.
– Мам… А если я забеременею и рожу без мужа? Ты же вырастила меня, справилась. И я справлюсь...
– Что?! – Инга Леонтьевна вскочила, оттолкнув от себя дочь. – Ты хоть представляешь, о чем говоришь? Ты понимаешь, вообще, чего мне стоило тебя вырастить и выучить?! Всю жизнь на полторы-две ставки! Мне пятьдесят три года, а мне ещё работать и работать, чтобы кооператив тебе
