отец! Да вы посмотрите вокруг: уже ночь, все давно легли спать, да и какой дурак пойдет смотреть, как я еду мыться?
– Мало ли у нас дураков, – пожал плечами под богатым халатом султан. – Да хоть вон, – указал он пальцем на приоткрывшуюся со скрипом ставню одного из бедных домов.
Из окна показалось заспанное бородатое лицо.
– Эй вы! – потряс мужчина здоровенным кулачищем. – Чего орете? Что за дикие пляски ночью? Дайте людям поспать!
Стража кинулась к мужику, запихала его щитами обратно в дом, ставни захлопнули, а подбежавший слуга с молотком и досками подмышкой и гвоздями в зубах наспех заколотил окошко крест-накрест.
– Вот, видела, дочь наша?
– Да вы же сами, отец, будите людей. Можно ведь было пройти потихоньку, чтобы никого не беспокоить.
– Султан мы или не султан?! – взревел оскорбленный монарх. – Чтобы мы таились от всякой черной кости?! Да мы…
– Хр-р!
– Что, что это? – настороженно навострил ухо султан. – Ты спишь, дочь наша?
– Что вы, отец! Просто носилки скрипнули.
– Разве?
– Ну конечно!
– Хр-р-р!
– Вот, опять! Ты слышала?
– Это камешек шаркнул под ногой раба.
Из носилок принцессы донесся шум возни и какое-то невнятное бормотание.
– Камешек? Какой камешек? И что ты там делаешь, дочь наша? – напрягся султан в кресле, вцепившись руками в украшенные золотой чеканкой подлокотники.
– Ничего, отец, – поспешно отозвалась Будур. – Да заткнешься ты или нет?!
– Кто? Мы? – задохнулся от подобного неслыханного хамства султан. – Нам заткнуться?
– Что вы сказали, отец?
– Нет, что ты сказала! Ты сказала: «Да заткнешься ты или нет»!
– Вам послышалось, отец. Я сказала… сказала: «Да не заснешь ты на коне» – песня такая, новая. Я ее сейчас разучиваю.
– Уф, – схватился за сердце султан. – А нам послышалось… Эй вы, поторапливайтесь! Да скажите глашатаю, чтобы громче кричал.
– Вам мало половины города, и вы хотите перебудить сразу весь город, отец? Скажите ему лучше, пусть замолчит.
– Так положено, – уперся султан, но вдруг повел носом, принюхиваясь. – Фу-у, чем так воняет?
– Ничем, о отец! – поспешно отозвалась Будур.
– Не-ет, воняет! Мы чувствуем! Это запах вина, – потряс пальцем султан. – О дочь наша, неужели ты опять?..
– Что вы, отец! Как можно? Наверное, какой-нибудь пьяница где-нибудь в арыке развалился и дрыхнет.
– Какой еще пьяница? – закрутил головой султан. – Нет здесь никакого пьяницы. И арыков нет.
– Ну, тогда… тогда…
– Дочь наша, не лги нам! – топнул ногой повелитель правоверных, и спины восьми рабов прогнулись, а с их языков едва не сорвались проклятия.
– Но я не лгу, отец!
– А вот это мы сейчас проверим! Эй вы, – крикнул он рабам, – приблизьте меня к носилкам моей дочери.
– Нет, не приближайтесь, отец, заклинаю вас!
– Почему?
– Я… я не одета!
– Как так – не одета? Да ты что?!
– Но отец, я же в баню еду!
– Ах, ну да, ну да! – понимающе закивал головой султан, но вдруг спохватился. – Постой, ничего не понимаю: кто же раздевается заранее?
– Я, отец. Мне хочется побыстрее помыться.
– Да, да, помыться тебе не помешало бы, – завозился на носилках султан, поскольку теперь до его носа донеслась не только вонь перегара, но и еще какой-то отвратительный, непереносимый запах. – Эй вы! Ускорьте движение. Мы хотим поскорее попасть в баню.
– О спасибо, отец!
– Не за что, дочь наша, – прикрывая нос свисавшим концом чалмы, ответил ей султан. – О Аллах, что за гадкий запах? – пробормотал он. – Быстрее, что вы движетесь, словно полудохлые черепахи? Быстрее, мы говорим!
Рабы наподдали жару, и носилки стремительно понеслись к центру города, а вместе с ними бежала толпа слуг, размахивающих вениками, тазиками и прочим банным инвентарем, стражники, гремящие доспехами, клинками и щитами, и музыканты, пытающиеся в столь сложной обстановке продолжать игру на музыкальных инструментах, не ударив при этом в грязь лицом, но выходило у них не очень.
Глава 15. Как два пальца!
– Что вы натворили, шеф?! – первым пришел в себя Ахмед. Стоя на коленях, он потрясал руками с зажатой в них тюбетейкой и захлебывался словами. – Это же… это… волшебная лампа! Джинн… О Аллах!
Пришедший в себя Саид только хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег, и издавал какие-то нечленораздельные звуки.
– Волшебная лампа? – заинтересовался Ала ад-Дин, который уже успел прикончить все три порции мороженого и теперь соображал, хочется ли ему еще или достаточно на сегодня. – Еще одна?
– Да… Нет! Эта настоящая, – путаясь в словах, заплетающимся языком выдавил Ахмед. – В ней Владыка джиннов! О шеф, мы пропали. Пропали!
– Пропали? – вздернул бровь Максим, оглядывая дело рук своих. В его душу наконец закралась тень сомнения. – С чего вдруг?
– Вы не понимаете? – глаза Ахмеда, казалось, вот-вот вывалятся из орбит.
– Не особенно, если честно. Я…
И тут верхний бронзовый блин, что не так давно был лампой, шевельнулся. В каменном зале мгновенно воцарилась тишина, и все уставились на блин с затаенным ужасом. Блин подпрыгнул, дернулся из стороны в сторону и запрыгал по комнате, вращая расплющенным носиком, словно вынюхивал свою первую жертву.
– Ай, не трогай меня! Это не я тебя так, – подхватился Ахмед, когда лампа повернула к нему, и бросился к витрине с шапкой-невидимкой. Рванув на себя стеклянную дверцу, он схватил шапку, нахлобучил себе на голову и поспешно забрался в витрину. – Меня нет!
– Ахмед, – помотал головой Максим, – кончай дурку валять и вылезай оттуда – тебя все равно видно.
– Вы специально так говорите, шеф!
– Дело твое, конечно, но выглядишь ты, прямо скажем, по-дурацки.
– Почему?
– На татаро-монгола консервированного смахиваешь.
– Ну и пусть! – обиделся Ахмед, сложил руки на груди, поерзал, усаживаясь поудобнее в тесной витрине, и отвернул голову.
Между тем лампа допрыгала до стены, ткнулась в нее носиком и повернула к Саиду.
– Уй-юй! – испуганно сжался тот, вытягиваясь в струнку и прикидываясь статуей. Жили только одни его глаза, которыми Саид неотрывно следил за перемещениями бронзового блина, вздрагивая всем телом от каждого его скачка.
Лампа добралась наконец до башмаков Саида, потыкалась в них и замерла.
– Издохла, что ли? – предположил Ала ад-Дин. – А я ее палочкой хотел.
– Я те дам, палочкой. – Максим поспешно вырвал у юноши из руки волшебную палочку. – Тоже мне, потомственный Акопян выискался. И вообще, хватит с тебя мороженого, а то еще горлышко заболит.
– Не заболит. – Ала ад-Дин надул губы, насупил брови и уставился в пол.
– А вдруг? Эй, Саидка, – позвал Максим, пряча палочку за пазуху.
– Че… – сглотнул тот, неотрывно глядя на лампу – вдруг опять шевельнется. – Чего?
– Ты бы ее потер, что ли? Видишь, на ручки просится.
– М-м-м, – отрицательно закрутил головой Саид. – Не-е, не буду я ее тереть.
– Да
