— Да уйдешь ты или нет⁈ — с надломом заорала Тушка.
Ушел.
В звании капитана есть прелесть — можно устроиться в гостинице, потому что в бокс к Мишке ноги не шли. В представленном номере, наплевав на цену, разорил бар. То, что я с самого начала предсказывал конец отношениям, не означало, что мне сейчас не больно!
Утром нам вновь пришлось встретиться, но теперь мы общались на уровне «да, нет, так точно». Ненавижу производственные романы!!!
Расписание рейсов не для Воронина, через четыре дня отсутствия Ван-Димыч появился в КБ днем, о чем я случайно узнал через третьи руки. Одно то, что меня не вызвали сразу под его светлые очи, уже говорило о многом, но я иррационально продолжал надеяться.
— Шеф приехал⁈ — переспросил у заглянувшей в рабочий зал Матвеевны, взявшей в привычку подсматривать тренировки.
Крепкая женщина, отвечавшая в лабе за монтаж оборудования, кивнула и скрылась в известном только ей направлении.
— Вольно! — скомандовал выполнявшим упражнение курсанткам, — Свободны до шестнадцати ноль-ноль. Лейтенант Гайнова!
— Я! — крикнула из строя Зайка.
— После перерыва командование на вас! Разойтись! Лейтенант Иголкин, ко мне!
Андрюха, уже прочувствовавший мое перманентно плохое настроение, рысью вырвался из шеренги.
— Андрей, кого из новеньких берешь себе?
— Э-э-э…
— Игла, не зли меня! Я тебе еще до отпуска предупреждал, что Тушнолобова уходит командиром новой четверки, кого из пополнения берешь на замену?
— А почему только одну? Зайкам и Юрьеву вы по отдельной четверке формируете?
— У тебя тоже своя четверка.
— Капитан, вы же поняли!
— Дорастешь до их уровня, тебе тоже новеньких доверю. Итак, кого?
— А… — лейтенант, наткнувшись на мой свирепый взгляд, возражения благоразумно опустил, — Фельдфебель Чердынцева.
— Отлично, закрепляю ее в твою группу. Еще за тобой шефство над четверкой Асадовой.
— Есть! — Иголкин, получив указания, свалил, освобождая место Зайкам.
Как ни хотелось нам всем свести общение к минимуму, но оставались вопросы, обязательные к решению.
— Определились?
Лейтенанты назвали имена своих новых соратниц.
— Почему я? — спросила Гая, дождавшись конца обсуждения выбранных кандидатур.
— Сегодня ты, завтра Тушина, будете меняться. Я разговаривал с Потеевской, меня больше на окна не выпустят, разве что в крайнем случае. Привыкайте к командованию.
— А Иголкин?
— У Иголкина пока все мозги в штанах. Выйдет из любовной эйфории, тогда посмотрим!
— Есть! — откликнулась Гая, возвращаясь в галдящую толпу.
С новым набором начались проблемы — мне не хватало офицеров. Разочаровавшиеся в личной жизни Зайки с головой окунулись в службу, тогда как уверенно шедший к свадьбе Андрей поражал расхлябанностью и шапкозакидательскими настроениями. Я с кровью выдирал из его четверки старшину Тушнолобову, всерьез опасаясь за их жизни. Кончится следствие — не кончится, а момент, когда их снова погонят в бой все ближе. В связи с распадом нашей группы четверка Иголкина автоматически сдвигалась в рейтинге на первое место, но кто бы знал, чего мне стоила их подвижка! Оттого и стремился постоянно втянуть Иглу в здоровую конкуренцию между лейтенантами, но все время натыкался на его пофигизм. На его фоне Зайки смотрелись ответственнее в разы.
Закончив с сиюминутными делами, полетел к кабинету шефа, собираясь ворваться без стука, но, приоткрыв дверь на полпальца, затормозил, заинтересовавшись услышанным разговором.
— Ваня, я тебя не понимаю!
— Леха, я испробовал все!
— Да где, все⁈ — возмутился Угорин (кто бы сомневался, что он окажется у шефа первым!) — С твоих слов выходит, что ты даже вполсилы не старался!
— Алексей! — сдавленно произнес Ван-Димыч, — Я тебе не говорил… Я никому не говорил! В тот день Максим пришел ко мне…
— Ваня, не тяни кота за хвост! Пришел, и⁈
— Он мне признался. Сам. Без давления.
— А ты?
— Я сказал ему молчать.
В кабинете воцарилась тишина.
— Ваня, тогда я тебя тем более не понимаю!
— Леша, он мне клялся, что его конфеты — просто конфеты! Никакого яда в них не было!
— И ты поверил⁈ — со всем доступным сарказмом возмутился капитан.
— Тогда поверил.
— А теперь, видимо, разуверился… И, сомневающийся, не смог спорить с Забелиной… Знаешь, Ваня, никогда не думал, что скажу это тебе, ты всегда мне казался кремнем… Но ты либо веришь парню, либо нет. Нельзя верить наполовину.
— А ты?.. Ты поверил бы?
— Ваня, сейчас вопрос не в том, верю ли я. Вопрос — веришь ли ты своему ученику? Или-или!
— Алексей, когда ты так мастерски научился уходить от ответа?
— Ты хочешь моего мнения? Изволь! Я могу допустить предательство, а этот поступок иначе не истолкуешь… Так вот, я так долго рылся в их темных сторонах, что с профессиональной точки зрения могу поверить в предательство любого. Сейчас под подозрением кроме Лосяцкого, чудом выжившего в катастрофе, все, даже ты или я.
— Да ты!..
— Не надо! — заткнул профа Угорин, — Как профессионал, отдавший этому делу почти двадцать лет жизни, я прав, и ты это знаешь. Но чисто по-человечески, мне никогда не принять версию с обвинением Кудымова. Пусть мне покажут сто доказательств, но я их сто один раз перепроверю. А если все равно сойдется, то буду перепроверять и сто два, и сто три, и дальше! Это я говорю тебе как человек и как твой друг!
Заслышав шаги капитана, я едва успел отскочить за угол, не желая попадаться за неблаговидным занятием. Своими словами Алексей Игоревич вызвал во мне нешуточное уважение. Зато усомнившийся Воронин сегодня знатно потерял в моих глазах. Только что с моих чувств Максу?
В отличие от всех, я априори знал, — Макс не виноват. Мне незачем было тратить время на отработку целой половины версий. Разрыв с Зайками развязал мне руки, целиком освободив вечера, их-то я и начал использовать. Положение героя и капитана СБ — это не только возможность беспрепятственно заселиться в гостиницу, это еще и повсеместное уважение. В казарму после когда-то устроенного переполоха хода мне не было, но с Борисом Сударевым — капитаном роты, задействованной в охране наших экзов на выездах, за время работы довелось шапочно познакомиться, поэтому вызов на разговор Ольги Кущиной не составил труда.
— Господи, когда же это закончится! — пробормотала рядовая, вызванная к командиру.
— Оля, всего несколько минут. Я сам летел в том самолете, поэтому для меня это важно!
— Да понимаю я! Просто… Извините, — и дальше она как заученный текст оттарабанила историю того дня, — Ваш товарищ, значится, он как мы приехали, сначала с главной летчицей поговорил. Потом она ушла, пришла другая, второй пилот, стало быть. Нас отправили на выгрузку, приятели ваши рядом крутились, а он с той девушкой, значит, отстал. И вдруг он вроде как вспомнил что-то, чуть ли не по лбу себя хлопнул, и протягивает, значится, ей из кармана кулек с конфетами. А мне так обидно стало: мы, значится, вашу броню ворочали, а конфеты, значится, пожалуйста летчице!
— Что за конфеты?
— Так не меня же угостили! Оранжевые, вроде бы медовый ирис в таких фантиках!
— А сам он нервничал, может тебе что-то подозрительным показалось?
— Так я уже сто раз говорила: он, значится, как будто случайно вспомнил!
— Понятно, — поспрашивав рядовую для проформы еще пару минут, отпустил девушку на законный отдых.
— Узнал, что хотел? — капитан охраны, подтвердив подчиненной мой приказ, обернулся ко мне.
— Узнал.
На протяжении всего разговора эмофон девушки оставался ровным. Она ничего не скрывала, рассказывала точно как видела и запомнила. С маленькой поправочкой — я сам вышел из клана потомственных гипнотизеров, и то, что она помнит, может кардинально отличаться от того, что произошло на самом деле.
— Когда у нее были увольнительные?
— Лось, ты что, подозреваешь ее? — подобрался капитан, готовясь грудью встать на защиту подчиненной, — Так глубоко даже СБ не копало.
