ещё круче плечи расправил.
— Ещё нужно одного. Могут прийти дом Акинфия поджигать, а могут лавку. По двое нужно дежурить. Ну и чтобы один из Колек ещё с чердака или из проулка наблюдал, и в случае неудачи просто прокрался за поджигателем и определил, к кому или куда тот пошёл, — Сашка успел последний пирожок с груздями выхватить у разошедшегося воина — борца с пирожками.
— Я знаю надёжного человека в Туле. Он не однополчанин нам, но жизня у него схожая. Тоже отслужил, а возвращаться некуда, так в одном из кабаков вышибалою устроился. Могутный муж. Александром кличут. Думаю, и к нам перебраться захочет. Там-то на дом век не заработать.
— А если он и есть поджигатель? Мог его хозяин кабака послать?
— Хм. Нет, не пойдёт он на это. Верующий человек. Нет. Не пойдёт.
Четвёртого октября 1830 года, сразу после праздника Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, пятеро диверсантов — разведчиков отправились из Басково в Тулу. Сашка не пожадничал. Выдал всем троим дембелям по пистолету с запасом пороха и пулелейками. Кроме того, подготовились и на случай рукопашной. Всем троим по руке плотник Кузьма выстругал дубинки, типа бейсбольных бит, только чуть помогутней. А пацанам, чтобы вдруг чего, от сверстников отбиться, были кистени сделаны. Выковал кузнец им болваночки грамм в пятьдесят с кольцом, в который пропустили ремешок из кожи сплетённый. От сверстников точно отмашутся. Ну, а от взрослых убежать должны, на то и пацаны.
Вместе с ними поехал и грек Павлидис. Не один поехал. Всех почти мужиков справных из Басково и Болоховского организовали. Сашка из кукурузы и ржи нагнал самогона, часть отправил в бочки с дубовыми чипсами в виски и бурбон превращаться, а часть превратили в боярышниковое и другие «лекарства», вот тележный поезд из двадцать трёх телег и поехал в Тулу с бочками «лекарством» наполненными. Всё же телега с одной лошадью — это так себе транспортное средство, всего по две двухсотлитровых бочки и может неказистая русская лошадка крестьянская увезти. Да и то, дорога дождями размыта, и в одиночку не осилить маршрут, вот и сбились караваном. Не все телеги с бочками. Чудес не бывает, брага по щелчку пальцев не появляется, бочек всего пятнадцать, остальные телеги везут зерно на продажу. Урожай получился вполне себе, особенно порадовало Басково. Так что — триста с лишним пудов озимой ржи и пшеницы Сашка решил продать. Хранить-то негде. Сашка зубами скрежетал и дал себе зарок построить элеваторы — хранилища для зерна. Получались такие копейки, что просто жалко отдавать. Пуд ржи стоил всего сорок копеек, даже пуд ржаной муки редко когда за девяносто копеек заходил. И это если в Туле на рынке торговать. А откупщики в селах в два раза меньше предлагали, по двадцать копеек за пуд ржи. Пшеничка на десять копеек дороже. За триста пудов, получалось, можно выручить сто сорок рублей на серебро. А вот если эти пять тонн зерна пустить на самогон, то… Считать устанешь.
Еще везли всю переработанную льняную нить — пряжу. И тоже, когда Сашка цену узнал, то понял, что лён он сажать точно больше не будет. Транспортировка дороже получается, чем проданный лён.
Нужно сажать подсолнух. Подсолнечного масла Сашка на базаре не видел. А вот прованское или оливковое было. И цена заманчивая. За безмен, что значит два с половиною фунта (или килограмм), просили три рубля за это масло. Масло из подсолнуха пусть в два раза дешевле будет. Даже по рублю если. Так всего за кило. А урожайность подсолнечника примерно равна урожайности пшеницы. Так ещё и халву можно делать и жмых для корма свиней. Словом, точно в десять раз выгоднее. Сашка не сомневался, что масло подсолнечника быстро приобретёт большую популярность в России, во многом благодаря тому, что его употребление не запрещено в дни Великого Поста. Отсюда, между прочим, и происходит второе название подсолнечного масла — постное масло.
Событие шестидесятое
Если правильно объяснить людям «зачем», то они всегда найдут способ «как».
Джордан Белфорт
Эту сходку Виктор Германович организовал в субботу 2 октября за день до отправки каравана. Народ весь собрался в церкви, праздник же Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Это, как Кох понял, день, когда в четвёртом веке крест, на котором распяли Христа, нашли. После службы Андрюха — управляющий собрал мужиков, выходящих из церкви, отдельно. Сюда же вскоре подъехали на подводах и предупреждённые хозяева дворов с Басково. К сходке Сашка подготовился. Он, конечно, не какой-то там Людовик по счёту, который, чтобы внедрить картошку у себя во Франции, проводил балы в Версале с непременной розеточкой цветов картофеля, приколотой к кафтану. Нет, Сашка попроще будет. Опять же крестьяне на бал могут и не пойти. Нет у них кафтанов парчовых. Так вот, придумал Кох другой способ возбудить в крестьянах своих интерес к новым культурам, а заодно и к селекции.
Из привезённых с Тулы семечек Сашка дал команду кикиморе выбрать несколько побольше и несколько поменьше. То же самое сделал с картошкой. Нашёл самые большие три картофелины и самые маленькие. Аналогично поступил с рожью, пшеницей и ячменём.
Собрался народ. На маковку церкви крестится и шушукается, спрашивают друг друга, чего опять дурень начудить собирается. Если бы кто другой их детишек гонял в лес за кореньями лопуха или листьями малины, то за доктором бы послали, явно с ума барчук сверзился. А тут и посылать не надо, и без того все знают, что барчонок — дурень. Причём, совсем дурень — с придурью. Да и разговаривать только к шестнадцати годкам научился. Чего с дурня взять? Пусть балуется. Главное, чтобы обществу не во вред.
— Мужики! — начал Сашка, подняв руку. — Вот у меня в руке золотой пятирублёвик. Хочу одному из вас его отдать.
Народ безмолвствовал. Дурень, конечно, но незлобивый же, жалко. Цену деньгам не знает. Так — дурень. Разорится и продадут их злому барину, который и сечь будет и семьи разлучать, продавая девок. Нет, лучше этот малохольный, при нём всякие послабления
