— Я сейчас ничего не утверждаю, поскольку из разрозненных осколков мозаики ещё не составил цельной картины, — говорю после паузы. — Но давайте пройдёмся с самого начала. Оговоримся: это всего лишь виртуальная модель, и мы просто фантазируем… Допустим, узкая группа людей в обществе хочет, чтобы все её желания обществом выполнялись. Группа эта не слишком социально ответственна, и моральных ограничений, допустим, не имеет. ВЫ в качестве решения выбрали такой путь: эта группа берёт власть…
— А какой тут ещё может быть путь? — синхронно чуть разными словами удивляются Рома с Азаматом, перебивая меня.
— Я бы шёл другим путём, — качаю головой в ответ. — Лично я бы старался сделать так, чтобы обществу было интересно то же, что и мне. И чтобы наши интересы совпадали. Собственно, Церковь где-то так и действует, — дипломатично не вдаюсь в детали желаемого и действительного, и не делая поправок на не тот век за окнами.
— Это сложно и неэффективно, — отметает Рома под молчаливое одобрение Азамата. — Нахрена всех агитировать, если можно заставить? Энергия же в природе идёт по пути наименьшего сопротивления.
— Вот-вот, — с досадой качаю головой. — К сожалению, видимо, не вы одни так считаете. Судя по всему… но мы отвлеклись. Ваше решение — надо брать власть. Вы её взяли. Допустим. Но через какое-то время, у социума возникнет вопрос: а почему общество должно работать на удовлетворение ваших интересов? А не своих? Как удержать власть на том этапе? Оговоримся: на дворе — не пятый век, информация летит со скоростью света.
— Да даже и в двадцатом веке, когда эти ваши вопросы в обществе накопились, в обществе полыхнуло так, что… Я про семнадцатый год, — ворчит Рома. — Как бы да. Но и нет тоже! Мы же молчим⁈
— Вот есть та самая «выученная беспомощность», о которой мы говорили. Когда к фуре прибыла вторая часть визитёров, — напоминаю. — На практике, методика была бы слишком изуверской, но власть удержать возможность бы дала. Какое-то время…
— А подробнее? — живо интересуется Рома, раздвигая сиденье и устраиваясь поудобнее.
— Не нужно уничтожать активно сопротивляющихся. Физически. Выращивать новое поколение, которому прививаем эту самую вынужденную беспомощность, тоже не нужно. — Не упоминаю вслух, что история о Моисее ведь может иметь и своё зеркальное отражение. Точно так же, всего за пару поколений, тому же самому обществу можно привить и совсем отличные от свободы навыки психики. Зависит от того, кто именно на момент времени в конкретном обществе выступает в роли Моисея. — Нужно всего лишь следующие поколения поддерживать в психологическом тоне страха. Который, перво-наперво, не даёт мозгу точно анализировать и творить.
— Ну-ка, ну-ка, — вспыхивает сзади Азамат. — Это то — что я думаю?
— Видимо, да, — киваю. — Заставить людей перестать генерировать конструктивные, конкурентоспособные идеи на уровне общества очень просто, я сейчас о созидательном начале. Нужно всего лишь погрузить их в хронический эмоциональный тон страха.
— А почему именно этот тон? — интересуется Азамат.
— А он характеризуется тем, что человек увеличивает способности к механической активности, в том числе мозга, — поясняю. — НО категорически блокирует созидание и конструктивный критичный взгляд на вещи. Получаем активных, как белки, но ждущих команд извне.
— В страхе аналитика блокируется, факт, — задумчиво кивает Рома.
Коему так же задумчиво с заднего сидения (вижу в зеркале) кивком вторит Азамат:
— А активность возрастает, тоже факт. Но ведь нельзя же всех заставить бояться всё время? — через какое-то время Азамат формулирует тот вопрос, который вертится на языке и у Ромы, но который Рома почему-то не озвучивает вслух.
— Да ну⁈ — веселюсь от его хода мысли, хлопая ладонями по рулю. — И кто тебе это сказал?
— Как-то натянуто, нет? — поддерживает Азамата Рома. — Я к вам со всем уважением, не подумайте… Но мы же не дети. Что за конспирология?..
Рома явно деликатничает и избегает слова «бред».
— Вы самую малость недостаточно образованы, дети мои. Что вы знаете о шкале эмоциональных тонов? — спрашиваю через секунду после того, как прохожу сложный поворот, едва разминувшись с гружёной фурой, выехавшей чуть-чуть на встречку.
Хорошо, что я всегда аккуратен на таких участках, проносится на задворках сознания.
Глава 33
(черновик. Не нравится. Утром, возможно, кромсать)
Из пассажиров никто, кроме Ромы, не замечает едва не случившегося столкновения, но и сам Рома рассеянно пропускает этот момент мимо себя.
— Мне ничего не известно, — подаёт сзади голос Азамат под негромкую беседу пересмеивающихся девочек.
— Хм. Это не из сайентологии ли опус, святой отец? — вопросительно поднимает бровь Рома. — Вы на сектанта вроде бы не похожи, — Рома весело хмыкает, глядя на меня.
— Ух ты, — теперь настаёт моя очередь хмуриться. — Нет, к своему стыду, лично я о сайентологах ничего не слышал.
Интересно, почему Рома называет их сектантами? Надо будет потом посмотреть в интернете, что за секта такая.
— Это вообще-то скорее из области нейрофизиологии, — на ходу, старательно подбираю понятия и термины.
Не менее старательно вспоминая достаточно узкий и неинтересный курс, лично мной в своё время наполовину прогулянный.
Гх-м. Прости, Господи, прегрешения наши.
— Я ничего не знаю об упомянутых сайентологах, — продолжаю, чуть собравшись с мыслями. — Но рискну предположить, что ценность аналитического приёма не уменьшается от факта использования его кем-либо ещё… У нас считается, что мозг, теоретически, может работать с информацией в двух продуктивных режимах…
— Аналитика и эмоции? — снимает с моего языка Рома, беззаботно пялясь в окно.
— Да. Отдаю должное вашей подготовке, — киваю действительно с уважением. — Удивлён.
— Да ну, — легкомысленно отмахивается Рома. — Понятно же по контексту. «Вася, козёл ты горбатый!», хрестоматийный пример. Но что там дальше с эмоциональной шкалой? И каким образом она тут задействована?
— Шкала эмоциональных тонов. Считается, что всё многообразие эмоций поддаётся, тем не менее, иерархизации по вертикали. И, в зависимости от высоты эмоционального тона, находящемуся в нём человеку будет лучше всего удаваться какой-то конкретный тип задач.
— Интересно, — подаёт сзади голос Азамат. — Какой первый тон?
— Нулевой. Самый первый тон — нулевой. Кажется, в миру приравнен к смерти.
— Это когда всё по барабану? — врезается Рома.
— Почти. Всё по барабану — это апатия, они со смертью почти рядом. Ну, с известным допуском, лично вам их можно считать за один тон, — добавляю, чуть подумав.
— И что хорошо делается в таком тоне? — удивляется Рома.
— Неуязвимость? — предполагает Азамат. — Что-то типа религиозного транса?
— Не знаю. У нас, нулевой тон, равно как и апатия, считается смертельным грехом, — не считаю возможным что-либо искажать. — Он не продуктивен. Мы отмечаем, что он есть. Но его функция, с точки зрения созидательной функции, ноль и есть. Смерть, апатия на волос от смерти. Учтите, эта шкала чисто умозрительная… — спохватываюсь, видя, как Рома с Азаматом начинают что-то явно с энтузиазмом прикидывать на себя. — И я бы вам настоятельно советовал…
— Не волнуйтесь, — со смешком перебивает меня Азамат. — Мы не червяки. Продолжайте. Что идёт дальше?
— На ступеньку выше — горе. Если коротко, это потеря. Вернее, возникает как правило при серьёзной потере и ею же запускается либо провоцируется. Тоже так называемый принудительный тон, в который по доброй воле здоровая психика не попадает.
— Ничего себе, как непросто, — посмеивается сидящий рядом Рома. — И чего можно осуществить именно в этом тоне?
— Ничего хорошего, — обсекаю и здесь. — О точном анализе в таком состоянии речь точно не идёт. А то, что хорошо в таком состоянии делается, я вам вслух говорить не буду.
