Дианой на одной волне, уж не знаю, каким таким образом это получилось. Она из любой передряги вынырнет сухая и чистенькая, и вы вместе с ней. А нормальные люди, которые волей-неволей с ней связываются, долго и мучительно разгребают последствия. Ну, надеюсь, я сумел тебя подбодрить. Отдыхай, Костя, постарайся поспать. — Он похлопал меня по плечу. — Можешь перевернуться на спину, если хочешь.
Кристиан пошёл к двери. Я заметил, что ни хреновины, ни хренотени в комнате уже не было, даже штатив с капельницей пропал. Кристиан просто вышел, не оборачиваясь, но, не успела дверь закрыться, как внутрь проскочила Диана. Её обеспокоенный взгляд, устремлённый на меня, невольно вызвал улыбку. Надеюсь, не сильно идиотскую.
— Что он сказал? — подскочила ко мне Диана и присела на корточки перед кроватью.
— Что ты — сука.
— Это понятно. А ещё что?
— Что он из-за тебя сгорит в аду.
— Да блин, Костя! Про спину — что?
— А… Говорит, можно на неё перевернуться. Жить буду. Поболит и перестанет.
Диана с облегчением выдохнула. А я почувствовал, что меня потихонечку опять уносят волны забытья.
—…очь?
— А? — встрепенулся я.
— Говорю, перевернуться помочь? — повторила Диана.
— Угу…
Она схватила меня за плечо и медленно перекатила на спину. В позвоночнике что-то незначительно кольнуло. Бли-и-ин, какой давно забытый кайф — лежать на спине! Теперь и сдохнуть можно.
— Диана, пообещай мне одну вещь, — прошептал я, сжимая её руку.
— Чего? — буркнула она.
— Поклянись…
— В чём поклясться?
Я попытался собрать мысли в кучу и выдал:
— Не кури больше никогда! Пхакхинтоски убивают в горле. Дышать нельзя. Не будь ящером, будь сакурой. Я вижу, как закат окна оконные плавит… Нет, не окна — стёкла. Да. Стёкла стеклянные плави-и-ит…
С этими словами я куда-то отъехал.
* * *
Кристиан — человек честный, как оказалось. Не соврал. Как только препараты отпустили, я стал вслух мечтать о быстрой смерти. Боль только начиналась в спине, туда она запускала все свои клыки и когти. А уж оттуда распространялась повсюду. Болела грудная клетка, каждый вдох казался подвигом. Болели руки и ноги, шея, голова и даже уши. При этом то и дело что-то чесалось.
Была ночь. Диана на соседней кровати пыталась спать. Я, как мог, старался её не тревожить. Минут десять молча скрежетал зубами, потом не выдерживал:
— Диана!
Она подскакивала, как подброшенная пружиной.
— Что?
— Убей меня!
— Костя, задолбал!
— Если не убьёшь — я тебя ещё не так задолбаю! Ты меня знаешь, я и здоровый неадекватен.
— Попробуй посчитать овечек.
— Не могу!
— А ты старайся!
— Да хрена ж их считать-то, когда ты тут одна всего?!
— Костя, я тебя прибью!
— Во-о-от, это уже конструктивный диалог!
Как и всегда, когда я вслух гнал пургу, мне становилось легче. Однако я быстро уставал и мыслями возвращался к боли. Господи. Вот за что мне это всё, а? Ну что я такого сделал? Я просто купил машину, ехал домой, остановился выпить кофе. Всё! Почему я теперь валяюсь в каком-то угробищном мире, страдая после удаления шунтов, которые мне вживили в спину в другом угробищном мире? Да-да, согласен, я сам, лично в своё время решил не возвращаться домой, а приключаться с Дианой и Фионой. Но это было тогда! А будь у меня сейчас выбор, я бы предпочёл проснуться у себя дома с воплем: «Вот ведь какая херня присниться может!».
И пошли они, приключения эти… С яйцами ещё хотя бы весело было, а теперь, без яиц, уже вообще жесть какая-то пошла. Лапы ломит, хвост отваливается, шерсть вся повыпала к едрене матери…
Я в очередной раз вырубился, а когда открыл глаза, надо мной висели две физиономии. Одна прыщаво-бесстрастная, а другая — с кошачьими ушами.
— Может, ему выпить? — спросила Фиона.
— Алкоголь сейчас категорически противопоказан, — качнул головой Кристиан. — Лучше стихи почитай.
Судя по его красным глазам и бледному лицу, про стихи он знал не понаслышке. Наверное, Фиона, переживая за меня и не имея возможности нажраться, всю ночь выносила бедному мальчику мозги поэзией.
— Это я могу! — обрадовалась Фиона. И, недолго думая, начала:
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.
— Заткнись! — заорал я. — Пока я тебя канделябром не от@*%дил!
Фиона, взвизгнув, отшатнулась, Кристиан чему-то довольно улыбнулся, а на неко-месте появилась всклокоченная и невыспавшаяся Диана.
— Что вы к нему пристали? — проворчала она. — Дайте отдохнуть человеку.
— Я в туалет хочу, — простонал я.
— Мочеприёмник под кроватью, — сказал Кристиан. — Я заказал всё необходимое. Дай-ка…
Он сунул руку мне подмышку и ловко выудил оттуда градусник. Который там, оказывается, был.
— Неплохо справляешься, — взглянув на градусник, кивнул Кристиан. — Лучше, чем предполагалось. Филеас, подай инструмент, пожалуйста. Костя, как только управишься — позови, я поставлю тебе укрепляющий раствор.
По полу забрякало медицинское судно.
— Нет-нет, Филеас, я думаю, Косте сейчас больше пригодится вон та штука, пластиковая. Да, верно.
— Знаешь, что? — У меня от злости даже болеть всё перестало. — Иди ты в задницу, со своими штуками! Сам схожу.
— Категорически не рекомендую.
— Абсолютно игнорирую. Диана, помоги подняться.
Диана смотрела на меня с сомнением.
— Уверен? Может, лучше…
— Не лучше ни фига, — мотнул я головой. — Поможешь, или я сам поползу?
Она помогла. Судя по моему внутреннему хронометру, минут через полчаса я уже стоял, опираясь на её плечо. А ещё ведь идти… Мать-мать-мать…
Чтобы не переться голым в общественное место, я замотался в простыню, как в римскую тогу. Вдвоём с Дианой мы заковыляли к двери. Я лениво прикидывал, успею ли добраться до туалета раньше, чем мочевой пузырь скажет: «Да, в принципе, пофиг уже» — и расслабится. При таком раскладе лучше было бы, конечно, воспользоваться мочеприёмником. Но у меня, в конце-то концов, гордость есть! С какого перепугу я должен пихать своё достоинство туда, куда мне указывает какой-то прыщавый подросток?
— Вот здесь отличное место, — сказал я, остановившись
