– Скажи, докторус, хорошо ли издана книга сия или слабовато в сравнении с Европой?
Ван Бодль бережно взял книгу, полистал, посмотрел бумагу на свет и передал высокому старичку. Тот проделал то же самое. Он и ответил.
– Издать такую книгу в Европе не смогут. Такой бумаги не купишь ни за какие деньги. И переплёт у нас так делать не умеют. У вас, ваше величество, работает лучший книгопечатник в мире и лучший же производитель бумаги. Если издавать у вас книги на латыни, то их можно будет продавать в Европе за огромные деньги.
Знай наших! Молодец Шваб, да и Петруша молодец. Не зря Шваба в дворяне произвели.
– Позвольте и мне представиться? – продолжил старик, возвращая книгу царю.
– Дозволяю.
Я Симон Стивен из Гааги, занимаюсь математикой и астрономией, проектирую различные механизмы, также занимаюсь фортификацией, у меня издано тринадцать книг по различным наукам.
– Фортификация. Крепости, что ль, строишь? – уточнил Михаил.
– Могу и крепость построить, но я их рассчитываю и проектирую так, чтобы артиллерия наносила минимальный ущерб при осаде.
– И что же, ты собрался в Вершилове строить такую крепость, которую с пушками не взять?
«Ай да Петруша! Этого-то зубра как умудрился заинтересовать?» – подумал Михаил.
– Я готов преподавать в вершиловской школе математику и геометрию. Если же вашему величеству понадобится спроектировать такую крепость, то я готов поработать с архитекторами и строителями. – И этот ножкой шаркнул.
– Хорошо. Кто же ваш третий друг? – переключил внимание на юношу государь.
– Это Генрих Тамм, он помощник докторуса Ганса Тубе из Риги. Он тоже хочет преподавать медицину в Вершилове, – представил своего юного коллегу ван Бодль.
Царь вопросительно посмотрел на Бильса.
– Герр Тубе – самый известный врач в Риге, – прокомментировал тот.
– А скажите, господа учёные, если маркиз пригласит к себе в Вершилово хороших оружейников из Голландии или другой какой страны, поедут ли они? – Михаил вспомнил, на какой думе его прервали.
– У нас в Антверпене есть замечательный мастер по выделке пистолей. Я могу ему написать. И если к моему письму приложить письмо маркиза Пожарского, то, возможно, господин ван Рейн и согласится, – подумав, ответил толстенький докторус.
– Хорошо. Дьяк Фёдор, подготовь этим иноземцам грамотку на проезд в Вершилово. Да два десятка стрельцов с ними пошли. Стрельцов выбери помоложе, чтобы жён да детишек ещё не было. Пусть они в Вершилово и останутся до весны. Если весной снова разведка пойдёт к Урал-камню, то чтобы с ней отправлялись, а то князь Пушкин Григорий Григорьевич пишет, что торгуты какие-то объявились под Уфой, Петруша еле отбился.
Событие восемьдесят пятое
Уменьшившийся на два кораблика флот пришвартовывался к причалам Казани. Сначала оставили в устье реки Белой кораблик с башкирами. Башкирский мурза Бадик Байкубет выполнил своё обещание: у аула Моссада Петра Дмитриевича ждали 20 приблизительно 200-литровых бочек с нефтью. Одну вскрыли, проверили. Нефть была отстоянной, ни воды, ни грязи. Пётр вернул мурзе лодку с десятью башкирами и договорился, что весной заберёт уже сорок бочек сырой нефти по цене рубль за бочку.
– Смотри, Бадик, людей я тебе вернул, царю и воеводам казанским про твои разбои ничего не скажу. А ты посчитай, что тебе выгодно: купцов грабить или земляное масло добывать. Бочку набрал – рубль. Пятьдесят бочек набрал – пятьдесят рублей. Вот весной мои корабли придут, сорок бочек у тебя заберут, а осенью – ещё сорок. Восемьдесят рублей в год будешь получать, а потом ещё больше будем брать. Скоро самый богатый башкир будешь. Все будут говорить тебе: «О, великий мурза»! – обнадёжил бывшего разбойника княжич.
Расстались почти довольные друг другом, тем более что хитрый башкир выпросил пять рублей на пустые бочки. Как оказалось, здесь это приличный дефицит.
А перед Казанью, в том месте, где весной татары напали на Пожарского, отстал от каравана и князь Разгильдеев. Пётр заплатил ему пятьдесят рублей за помощь в добыче камней и разрешил при разговоре с казанскими воеводами брать все заслуги по уничтожению торгутов на себя. Всё-таки Баюш был князь, а он Пётр – только княжич. Получается, что старшим в их отряде был фактически князь Баюш Разгильдеев.
Забегая вперёд, можно сказать, что хитрый татарский князь сполна воспользовался предоставленной возможностью. Он на всю страну раструбил о своей великой победе и был пожалован царём освобождением от налогов и податей пожизненно.
Воеводы боярин князь Владимир Тимофеевич Долгоруков и его товарищ князь Семён Никитич Гагарин на этот раз сами почтили княжича визитом. До Казани тоже дошла молва о великом побоище на реке Белой и о горе трупов до небес. Событие, как всегда, обросло кучей домыслов и преувеличений, в результате которых гора трупов выросла до полуверсты, а время на укладывание всех побитых в гору – до седмицы. Так что посмотреть на великих победителей монголов высыпала на пристань вся Казань. Ну и, понятно, с воеводами на конях во главе.
Петра Дмитриевича с сотником Малининым пригласили на обед в хоромы к князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому. Там княжича познакомили со всем семейством соратника патриарха Филарета по его прошлым скитаниям.
Князю было пятьдесят лет, и это был настоящий русский богатырь с косой саженью в плечах и запястьями в два обхвата. Жена князя Марфа Васильевна, в девичестве княжна Барбашина, была, наверное, чуть моложе князя, но частые роды и сидение в тереме взаперти с детских лет делали их визуально ровесниками. Были у князя четыре дочери, родившиеся с интервалом в два года. Самой старшей было сейчас двадцать лет, и если память не изменяла генералу Афанасьеву, то именно старшая дочь князя, Мария, и станет первой женой царя Михаила Фёдоровича. Вроде бы её отравят. Жалко девочку. Очень даже красивая дочка получилась у князя. Пётр понял, почему царь на смотринах выбрал именно её. Русые волосы, густые, блестящие, отливают золотом, и огромные зелёные глаза. Ямочки на щёчках. И высокая, лишь чуть ниже Петра, а ведь в нём метр семьдесят пять-то точно будет.
Вторую дочь звали Марфа, понятно, в честь матери. Но девочка явно налегала на сладкое и была полновата. Этой исполнилось восемнадцать. Третью дочь звали Елена, ей было лет шестнадцать, и она уже обещала стать первой красавицей Москвы. Однако до шарма старшей сестры ей чего-то недоставало. Может, очаровательной, чуть стеснительной улыбки. Четвертая дочь была ещё подростком, ей было лет одиннадцать, и она пряталась за спины старших сестёр. Девочек представили княжичу (всё же потенциальный жених) и увели на женскую половину. Больше Пётр их не видел.
Во время застолья князья-воеводы выспрашивали у Пожарского все перипетии сражения на реке Белой и поражались смелости князя Разгильдеева и Петра Дмитриевича заодно.
– Кто же придумал из побитых поганых гору городить? – в окончание допроса спросил Долгоруков.
Я в книге про римских полководцев такое прочёл, – повторил свою версию Пётр.
– Да, были в минувшие века полководцы. Цезарь, Александр Македонский, имена даже воинственно звучат, – поддакнул князь Гагарин.
Петра всем миром заставили откушать заморского вина и русского мёда стоялого. Но организм был молодой и здоровый, и поутру он чувствовал себя вполне нормально.
Княжич опять прошёлся по базару, но ничего примечательного не нашёл, если не считать одного резчика по дереву. Этот мастер был не хуже Фомы Андронова, только занимался вырезанием маленьких фигурок, детишкам на потеху. Мужика звали Сидор. Фамилия была Щегол, и он, с юмором показав маленькую, искусно вырезанную птичку, сказал:
– Вот он, щегол, с себя резал.
– А не хочешь ли ты, Сидор, ко мне перебраться в село Вершилово, что под Нижним Новгородом? У тебя семья есть?
– Жена и двое сыновей. В холопы не пойду, – отрезал Щегол.
– Я тебя в холопы и не зову. Как был вольный, так и останешься. Дам тебе дом с двумя печами, что топятся по-белому, двух коров, лошадь, двух коз и пару овец. Всё это даром. От тебя же потребуется делать фигурки из дерева, те, что я скажу. Зарплату положу рубль в месяц. Поедешь на таких условиях?
