ладонями лицо.
- Прошу, прошу вас…
Наши губы встретились. Наслаждение сплелось с болью, которая терзала душу. Но в этот момент я не могла думать, ни о чем, кроме его пылких объятий.
- Господи… Анжелика… - граф оторвался от меня и прошептал: - Давайте уедем отсюда. К черту все!
- Нет, - я прикоснулась пальцами к его губам, заставляя замолчать. – Нет… Вы возненавидите свою жизнь, если сейчас откажитесь от того, что вам дорого. А следом и меня. Я не желаю вам такой судьбы. Прошу вас, оставьте меня. Уходите.
- Вы точно этого хотите? – голос Торнтона стал холодным.
- Да, - я отошла к окну и отвернулась. Через минуту хлопнула дверь.
Я не могла так поступить с ним! Не могла! Хотя соблазн принять его предложение был очень велик. Граф обожал свои угодья, свои сады… Нет. Он должен заниматься любимым поместьем, а потом оставить его своему сыну. Я не имела права лишать Торнтона самого важного в его жизни.
Что ж… жалеть себя — дело неблагодарное. Так можно впасть в депрессию. Но это точно не про меня. Как бы ни было обидно и больно, нужно идти дальше. Я всегда считала, что жалость к себе поедает жизненные ресурсы, а это, в конце концов, приведет к тому, что и без того непростая ситуация начнет ухудшаться. От этого состояния безотказно помогало единственное средство – домашний труд.
Вытерев слезы, я заставила себя работать. Наполнив бутылки водой, поставила их в таз, чтобы прокипятить. Вместе с ними на стерилизацию отправилась и лейка, с помощью которой будет разливаться пиво. Если этого не сделать, весь процесс пойдет насмарку, и пиво можно будет отправить в сливную яму.
Отобранное для карбонизации сусло, называющееся в моем мире праймер, я прокипятила около пятнадцати минут, после чего отправила охлаждаться. А дальше начался процесс разлива. Сначала в бутылки добавлялся остывший праймер, а потом и основное перебродившее сусло. У меня уже целую неделю на виски настаивалось немного дубовой щепы. Специально для будущего пива. Ее я замачивала два раза, и как раз вторую «настойку» я собиралась использовать для придания вкуса напитку.
Теперь требовалось стравить воздух. Пластиковые бутылки достаточно было бы просто сжать, а со стеклянными нужно действовать по-другому. Не закупоривать их сразу, а дать углекислому газу немного времени, чтобы он выдавил воздух.
С пробками же была отдельная история. В подвале я нашла их целый ящик, но засунуть их в бутылку повторно, естественно, дело заведомо невыполнимое. Вот только когда русского человека, а тем более женщину, останавливали трудности?
Пробки отправились в кипящую воду, где они отпарились и размягчились. После чего я сняла кастрюлю с огня и поставила на ее борта сито, чтобы оно не касалось воды. В сито перекочевали уже размягченные пробки. Под закрытой крышкой они парились еще минут пять. Этого было достаточно для того, чтобы пробка легко сжималась пальцами. В таком состоянии она свободно входила в бутылочное горлышко. Через несколько дней пробка высохнет и приобретет первоначальную форму, плотно закупорив горлышко.
Наконец мое пиво отправилось на выдержку в погреб. В идеале оно должно было простоять там несколько месяцев, но первую пробу можно будет снять через две недели.
Закрыв дверцу подпола, я присела в кладовой на мешок с мукой и не заметила, как задремала.
Меня разбудила Френсис.
- Анжи… проснись… Анжи…
Я открыла глаза и, повинуясь мимолетному порыву, крепко обняла ее. Кузина тоже прижала меня к себе. Вот так молча мы простояли несколько минут, боясь нарушить душевность момента.
- Что такое, дорогая? – прошептала Френсис. – Ты чем-то огорчена?
- Похоже, граф женится, - тихо сказала я.
- На ком? – она отпрянула от меня.
Я рассказала кузине все, что произошло в ее отсутствие, и в ее глазах заблестели слезы.
- Как это печально, Анжи… Мне так жаль…
- Мы ведь прекрасно понимали, на что идем, сбегая из дома. Было бы глупо надеяться на нормальную жизнь. Но мне достаточно и этого, - я грустно улыбнулась. – У нас есть дом, нас окружают хорошие люди, а в скором времени, возможно, появится свое дело. Для печали нет повода, Френсис. Ведь так?
Она мне ничего не ответила. Но я и не ждала ответа.
* * *
Граф стоял в бальном зале королевского двора и угрюмо наблюдал за веселящимся обществом. Приглашение на это мероприятие пришло в тот самый день, когда между ними с Анжеликой произошел неприятный разговор. Покидая усадьбу полковника, Мортимер ужасно злился. На себя, на нее, на короля, на жизненные обстоятельства, из которых не было выхода. Но потом злость прошла, осталась лишь горечь несбывшихся надежд. Что он мог предложить Анжелике? Роль любовницы? Их дети никогда не будут носить фамилию Мортимер, не войдут в общество. Они станут презираемыми этими снобами. Разве нормальный человек может желать такой участи своим отпрыскам?
- Ваше сиятельство, Его Величество желает видеть вас.
Вынырнув из своих мыслей, Торнтон кивнул слуге, в молчаливом ожидании стоящем рядом. Тот сопроводил его из зала и повел запутанными дворцовыми коридорами.
Генрих ждал Мортимера в своем кабинете, сидя за столом красного дерева. Рядом с ним стоял графин с бренди и два бокала.
- Ваше Величество, - граф поклонился ему.
- Присаживайтесь, Мортимер, - король указал на кресло, стоящее напротив. – Развлечения подождут.
Генрих был прямой противоположностью своему брату Ричарду. Невысокий, с узкими плечами и бесцветным лицом, изрытом шрамами от оспы, он говорил тонким голосом, срывающимся на фальцет. Поговаривали, что он носил обувь со скрытым каблуком, чтобы казаться выше.
Король сам налил бренди в стаканы и подвинул один из них своему визави.
- Вы получили мое письмо, в котором я изъявил желание сочетать вас браком с троюродной кузиной королевы?
- Да, Ваше Величество, - сдержанно ответил Мортимер.
- Не вижу радости на вашем лице. Мне казалось, известие о том, что вскорости вы породнитесь с королевской семьей, должно вызывать хотя бы чувство благодарности к своему сюзерену, – Генрих выглядел недовольным. – Насколько я знаю, вы не связаны обязательствами с какой-либо леди.
- Ваше Величество, я искренне благодарен вам за то, что вы удостоили меня такой чести, - заговорил граф, не теряя надежды на счастливый для него исход дела. – Я действительно не связан обязательствами. Но мое сердце несвободно…
- Господи, Мортимер! – раздраженно воскликнул король. – Вы не безусый юнец! Чувства
