магазине же?
В голосе его звучало откровенное недоумение. Я поспешил ответить:
– Нет, конечно. Не в магазине. У цыган.
Упоминание цыган произвело поистине магический эффект. И сосед немного успокоился. Тогда пришла моя очередь задавать вопросы.
Я указал на то место, где совсем недавно видел черный силуэт.
– Это был Катин отец?
Мужчина поморщился, замялся, ответил безо всякого желания. Он словно стыдился своих слов.
– Он, гаденыш. Жил тварью, и смерть ничего не исправила.
Между лопатками пробежал холодок. Когда я просил у Господа дать шанс мне все исправить, даже не представлял, с чем придется столкнуться. Не думал, что моей соперницей станет сама тьма. Зато возник еще один вопрос.
– Вы его знали?
Сосед вздохнул.
– Знал. Работали мы вместе. Правда, никогда не были особо дружны. Он старше гораздо.
Я поднялся, опираясь на одну руку. Попытался пошевелить второй и поморщился. Плечо пронзило болью. Под кожей словно разлили кипяток. Я скосил глаза, оглядел рубашку. Крови не было, дыр не было, и то хлеб. А с остальным я как-нибудь управлюсь.
Сосед это заметил.
– Давай уходить отсюда, – сказал он. – На, возьми фонарь. А я понесу Иринку. Все равно тебе с одной рукой ее не утащить.
Я не стал спорить.
Сосед склонился над плитой, поддел сестренку под спину, под коленки, поднял, прижал к себе, перехватил, как младенца. Потом тихонько свистнул.
– Юлька, уходим!
Пес тут же присмирел, встал рядом. Ирка не проснулась. Она прижалась щекой к соседской рубашке, улыбнулась во сне.
– Идем? – Сосед вопросительно глянул на меня.
А я задал последний вопрос, который отчего-то казался мне важным.
– Почему вы мне раньше ничего не сказали? Почему не объяснили? Тогда, когда я лез в окно?
Он криво улыбнулся. Только вины в его улыбке я не почувствовал.
– А ты бы поверил?
Что я должен был ему ответить? Конечно, поверил бы! Правда, это вряд ли бы мне чем помогло.
Напоследок я обернулся и губы мои прошептали:
– Спасибо, Лачи!
Если бы я смог, я бы высек эти слова на той самой плите, где фантом уложил мою сестру. Только это уже не имело смысла.
Глава 27. Возвращение
В подъезде, при свете лампочки, я наконец-то разглядел соседа. Подножка и полет лицом в щебень бесследно для него не прошли. Лицо у него было исцарапано. Под глазом наливался синяк. Подумалось, что рукам тоже должно было достаться. За Иркиной спиной я этого не видел.
Мне стало не по себе. Пусть я и понимал, что иного пути не было. Столкнись сосед с фантомом, еще неизвестно, чем бы это закончилось для него. И все равно, подножка оставалась подножкой, не самый честный способ воздействия. Не самый лучший аргумент.
Сам дядя Толя вел себя, как ни в чем не бывало. Претензий не высказывал.
Юлька с крыльца рванул к хозяйской двери, уселся, завертел хвостом, подметая плитку, заскулил. На этот раз нетерпеливо и радостно.
– Погоди, – сказал ему сосед, – нам Ирочку надо донести до дома и Олегу помочь.
Пес громко повздыхал, глянул укоризненно на нас, понял, что вздохи не помогут и побежал наверх. Дверь оказалась не заперта. Уходя мы совсем не подумали о замке. Я пошарил по карманам, заглянул под коврик. Ключа нигде не было. Толкнул дверь – в коридоре горел свет. Было тихо и пусто. Мама так и не вернулась.
Ирку уложили на родительский диван. Я стянул с нее сандалии, смочил большое полотенце, осторожно обтер открытую кожу от пепла и соли, промокнул глубокие царапины на ногах. После укрыл сестренку простыней до подбородка.
Дядя Толя тихо пережидал на кухне. Юлька улегся возле входной двери и задремал. От столкновения с тенью обессилил даже он.
Свет Ирке я выключать не стал. Она тихонько спала. Лицо у нее было спокойным, расслабленным, трогательным, как у всех крепко спящих детей. Снилось ей что-то хорошее. Ирка счастливо улыбалась. Мне до жути захотелось погладить ее по голове, но я не рискнул. Лучше пусть спит. Ей надо набираться сил.
На кухне я вынул из холодильника треугольник с молоком и протянул соседу.
– К глазу приложите. К синяку.
Тот хмыкнул.
– А толку-то? Не поздновато?
Но пакет к лицу прижал.
Я же, склонившись над раковиной, принялся умываться одной рукой. От пепла, от соли чесалась кожа. Хотелось смыть с себя все вместе с воспоминаниями, вместе с пережитым ужасом. Как говорила бабуля? Водица-водица, утекай без следа, уноси с собой печали-хворобы…
Пусть утекает. Я плеснул от души и основательно переборщил. Почувствовал, как вода течет с подбородка за ворот, увидел, как по голубой ткани растекаются темно-серые разводы, как рубашка превращается в грязную тряпку. Это вам не сок от орехов на брюхе! За это мать точно по головке не погладит. Последняя мысль показалась неожиданно смешной. И я, не сдержавшись прыснул. Сосед подхватил. Скоро мы хохотали, стараясь не шуметь, зажимая рты ладонями. До слез, до колик. И вместе со смехом уходило напряжение. На душе становилось легко и свободно.
Я скинул испорченную рубашку на табурет, стянул штаны, остался в одних трусах. Потом склонился над раковиной, плеснул на себя снова, залез под холодную струю с головой, растер шею, прошелся по плечу и взвыл от боли. Тело словно пронзили раскаленным прутом.
Шипя сквозь зубы и ругая себя за неосторожность, я сдернул с крючка полотенце, накинул на волосы, промокнул, как мог, попятился назад и опустился на табурет. Потом повернулся к свету и попытался рассмотреть плечо. Хм… Под кожей разлилась иссиня-черная клякса, похожая на осьминога. Тушка его возлегала над ключицей, уходила на спину, к лопатке, щупальца затейливо оплетали верх руки. Сосед от окна изумленно присвистнул.
– Все так страшно? – спросил я, пытаясь согнуть локоть, сжать-разжать кулак.
Бесполезно. Пальцы были словно ватные. По мышцам слабо бегали мурашки. Любое усилие взрывалось в ладони, пролетало
