Я пару раз провел по струнам, и все не мог придумать, чтобы мне такое сплагиатить из будущего, чтобы оно было в тему. И пока я скрипел извилинами Толик тут же достал тетрадку, и приготовился записывать новый детдомовский хит.
— Нет сегодня настроения, сказал я и протянул гитару обратно Толику.
— Не, не, не! — запротестовала Наташка в самое ухо, и как бы случайно прижалась ко мне своей девичьей грудью, первого размера, — если взялся за инструмент, то играй.
Что же я еще слышал из творчества бывших детдомовских ребят из недалекого будущего?
— Припев значит такой, — начал я скрипеть извилинами своей памяти, -
Капризный май и теплый вечер,
Весенний луч согреет встречи.
Мою любовь к тебе навечно,
Пусть сохранит наш майский вечер,
Наш теплый вечер.
— Зашибачая песня, — первым не выдержал Сёма, и завыл голосом молоденького осла, — Капризный май и теплый вечер…
Правда он тут же схлопотал от Тоньки, которая сидела рядом, книжкой по голове, — дай Богданчику сосредоточиться!
— Куплет такой, — я снова заиграл на простых блатных аккордах, — Дождь, по окнам дождь, И белый снег растопил апрель. Грусть чего ты ждешь, Весна давно постучалась в дверь…
— Помедленней, я записываю, — вклинился Толик, — повтори куплет и припев, пожалуйста.
Я пропел снова куплет и припев, и задумался на пару секунд, что же там было в песне дальше, кровь — любовь, весна — красна, тополя — конопля… Что-то там было про небо.
— А вот, — сказал я напряженно наблюдающему за мной народу, — Ночь, седая ночь, Холодных звезд белый хоровод, Сон гоню я прочь, Когда же день, наш день придет. Капризный май и теплый вечер…
После чего я этот новый «шедевр» спел раза два, потом Толик его сбацал пару раз. В общем, все сошлись на том, что вечер удался на славу. Наташка снова вытащила меня на крыльцо и смотрела на меня такими глазами, что я просто обязан был ее поцеловать. И целовались мы целых десять минут, пока не продрогли. Посадить меня мало, за совращение несовершеннолетних, — думал я, — ну какая может быть любовь, тут бы разобраться каким макаром меня сюда занесло, и что мне делать дальше. Бог, если ты есть, скажи же мне хоть что-то вразумительное, однако если он и был, то упрямо молчал, как героический партизан на допросе.
— Ты для меня написал просто умопомрачительную песню, — поцеловав меня еще раз напоследок, сказала Наташка и убежала в спальный корпус.
5
На утро я еле-еле растолкал своих корешей, вчера они допоздна пели и отплясывали под музыку будущих поколений. И пока я им не надавал подзатыльников не угомонились.
— Подъем джентльмены, — стаскивал я их с кроватей, — нас ждут великие дела!
На заднем дворе детского дома, где было вкопано два ржавых турника и брусья, я их заставил подтягиваться и отжиматься. Естественно подавая пример самолично. Потом мы махали кистенями, потом немного боксировали, я показывал ребятам, как правильно нужно выполнять прямые и боковые удары. В студенческие годя я этим серьезно увлекался, хоть и без фанатизма. И пару раз в той жизни мне эти навыки пригодились, а здесь в 1960 году, чувствую, что без бокса мне вообще никуда не деться. Уровень блатных и всяких приблатнённых выше всяких пределов, а сколько тюремных песен поется, мама не горюй.
В школу же я пришел со стойким ощущением приближающейся трепки. В коридоре первым делом подошел к Мише и Грише, которые были как никогда тихи и скромны. Ну и образины, подумал я, рассматривая их здоровенные синяки, неужели моих рук, пардон, ног дело.
— Отойдем? — сказал я им.
Они мрачно поплелись следом за мной. Мои же соратники по детскому дому поглядывали на нас из далека, делая вид, что у них все под контролем. На нашу группу глазели и одноклассники школьных силачей. Я даже обратил внимание, что в этом девятом классе было пару симпатичных девчонок.
— Вчера было все по честному? — задал я вопрос Мише и Грише.
— Угу, — угрюмо ответил Гриша.
— Какого лешего вы шестерите у этого жирдяя? — я заметил, как Наташка фурией подскочила к моим друзьям, но близко подходить к нам не стала.
Кино с индейцами, — усмехнулся я про себя.
— Мы же штангой занимаемся, — загундосил Миша, — нам мясо есть нужно, вот Постный его нам и достает.
— За мясо маму родную случаем не продадите? — усмехнулся я, — ладно, расслабьтесь, надеюсь, мы поняли друг друга? Не слышу?
— Поняли, — ответил Гирша.
— А приемчики нам покажешь? — тут же влез повеселевший Миша.
Сейчас, бегу и падаю, — подумал я, и ответил, — будет время покажу, все больше не задерживаю.
Миша и Гриша бодрой походкой потопали к своим.
Первым уроком в этот день была литература. Странное дело, читать я всегда любил, а вот урок литературы морально не переваривал. Поэтому я мило устроился на своей «камчатке» и приготовился немного поспать, но тут дверь отварилась и в класс вошла завуч с какой-то молоденькой девушкой. Неужто по мою душу, — была первая мысль, — нет, новенькую ученицу привела. Назло двум нашим красоткам, Наташке и Иринке, появится еще одна, — отметил я про себя. Большие глаза, маленький аккуратный носик, пухлые губки, прямо вылитая актриса Галина Беляева в молодости из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь».
— Здравствуйте дети, — сказала завуч, — разрешите мне представить вам, новую преподавательницу литературы и русского языка, Юлию Николаевну Семенову. А Клавдия Викторовна от нас переезжает. Прошу не обижать нашу новую учительницу, Крутов, тебя это персонально касается.
— Маргарита Сергеевна, — я встал, — торжественно клянусь, что на уроке я буду нем как рыба.
Весь класс дружно заржал. А молоденькая учительница литературы усилено делала вид, что ей нисколечко не смешно.
— Крутов, живо родителей в школу, — завуч на автомате выдала свою коронную угрожающую фразу, потом вспомнила, что я детдомовский, смутилась, и добавила, — в общем не балуй у меня тут.
— Обижаете, Маргарита Сергеевна, — тут же вставил я свои три рубля, — в свете последних событий, я круто пересмотрел свои жизненные приоритеты.
— Это после того как ты с крыши упал, и головой ударился, то решил взяться за ум? — съязвила завуч.
От дружного хохота ребят затряслись картины великих писателей на стене кабинета. Я тоже засмеялся и ответил.
— Это факт конечно знаменательный, но не решающий, Никита Сергеевич Хрущев, что сказал? — Маргарита Сергеевна тут же перестала смеяться, и все ученики так же подавили свои смешки.
— Что? — переспросила она.
— Он сказал, что всем империалистам покажет Кузькину мать, — ответил я, — ну разве можно после этого нарушать школьную дисциплину?
Завуч прокашлялась, быстро попрощалась и оставила на растерзание нам, жаждущих знаний, бедную молодую преподавательницу. Юлия Николаевна в свою очередь, сначала скромно, потом уже более раскрепощенно стала рассказывать новую тему. Речь шла об очередных похождениях лермонтовского рыцаря печального образа Печорина, под названием «Княжна Мэри». Молоденькая учительница с таким вдохновением рассказывала материал, как будто она сама и есть несчастная княжна Мэри, которую жестоко обольстил и обманул коварный Печорин. А с каким азартом она осуждала Веру Лиговскую, которая изменила своему мужу, пусть и вышла за него по расчету.
— Вот до чего может довести в принципе не плохого человека, Печорина, буржуазная частнособственническая мораль, — сделала заключительный вывод Юлия Николаевна.
Честно говоря, я помирал от скуки слушая, по второму разу абсолютную смысловую белиберду. Первый раз это было, когда я учился в школе еще до распада СССР. Понятное дело, что эта молоденькая и хорошенькая преподавательница не виновата, ее так зомбировали. Классовая борьба, личное ничто, а коллектив — все, и самое главное не то что вложил автор в свое произведение, а то какого человека нужно воспитать на примере данного сочинения. Но разве можно воспитать в принципе порядочность на откровенной лжи?
