Человеческие органы чувств, если их развивать и им внимать, тоже очень много могут рассказать. Однако году в восемнадцатом Санька переболел вирусной пневмонией и обоняние потерял. Не так чтобы уж совсем, но основательно. Это, кстати и повлияло на то, что он снова запил и вернулся домой. Тяжело ему стало водить охотников за зверем «с подхода». Чуйка пропала.
Вот и сейчас, зная, что всё возможно, он много времени уделял развитию этих навыков. А чем ещё заниматься зимой? Не лежать же постоянно в берлоге под боком мамаши. Лес Санька очень любил и когда-то хорошо знал его, вот и «вспоминал», то, что «затёрла» водка.
Ночь тяжёлой чёрной ватой тумана навалилась на лагерь разбойников и запахи проступили чётче. Чем-то позвякивали дозорные у костра. Их было трое. Санька скинул с себя рубаху и завернул в неё лук с натянутой тетивой, стрелы и, оставшись нагишом, встал на четвереньки.
Он редко прибегал к такому способу перемещения. На ногах бегалось легко, но подкрадывался к добычи он ползком или, как паук, на четырёх точках, не касаясь земли животом. Как-то он сопровождал на охоте бывших спецназовцев, и один показал, как они ползают, когда на животе разгрузка с боекомплектом.
Санёк, когда ещё учился ползать, попробовал научиться ползать, как спецназ и научился. Времени у него было предостаточно, а еды хоть заешься.
Во сейчас он и полз по-паучьи, ловко перебирая конечностями. Санька представил себя со стороны и злорадно ухмыльнулся. «Я вам устрою последний день апокалипсиса», — подумал он.
Он выскочил на освещённую костром поляну как раз тогда, когда один из охранников решил немного размяться и встал со скрученной в подушку овчины.
Санька, отталкиваясь и руками, и ногами, вспрыгнул казаку на грудь, левой рукой схватил за затылок, а когтем большого пальца правой руки вскрыл сонную артерию. Тут же оттолкнувшись от падающего навзничь тела вцепился, Санька упал на землю и оттолкнувшись от неё вспрыгнул на спину другого, сидящего у костра воина и рванул его шею обеими руками.
Третий казак, увидев, как у сидящего напротив него напарника вдруг из шеи забили фонтаны крови, онемел. Из его рта вместе с табачным дымом выходил не крик, а сип. Он не видел, кто напал на товарища. Видел только его округлившиеся от ужаса и боли глаза.
Санька по-паучьи скользнул вокруг костра и оказался за спиной третьего охранника, когда тот опомнился вскочил на ноги и заорав развернулся. Он смог увидеть лишь нечто маленькое, метнувшееся к нему с вытянутыми вперёд когтистыми руками и, потеряв сознание от страха, упал на спину. Это его и спасло от Санькиных когтей.
Санька пролетел мимо упавшего тела и понёсся дальше, не останавливаясь и теряясь в зарослях травы.
Лагерь проснулся.
Атаман, лежавший не далеко от пленников, встрепенулся и приподнялся с овчины. Часть казаков лежали в кругу костра ногами к огню, часть — ближе к реке в чёлнах, некоторые рядом на песочке.
Мокша и Лёкса спали в своём чёлне и атаман, проверив наличие пленников, поспешил к кострищу.
— Что такое?! Что за гам?! — Грозно начал он, но увидев два тела, лежащие в лужах собственной крови, обвёл казаков взглядом. — Кто?!
Он подошёл к каждому и осмотрел раны. Оба тела лежали на спинах. Кровь всё ещё пульсировала.
— Когти, атаман, — сказал кто-то. — Это зверь.
— Сам вижу! — Буркнул атаман. — А что с Лукашкой? Цел навроде… Переверните.
Казаки тронули «тело» Лукашки, но тело вдруг застонало, широко открыло глаза, привстало и перекрестилось.
— Свят, свят, свят, — едва не в голос ревя, проговорил Лукашка. — Святая матерь Божья спаси и сохрани от нечистого.
— Что несёшь, казак? Что за ворог напал?!
— Чёрт! Чёрт! — Выкрикнул испуганный казак. — Истинным богом клянусь! Чёрт! Мохнатый и с хвостом…
Казак снова завыл. Атаман сгоряча перетянул того ногайкой и Лукашка заорал благим матом поминая всех святых.
Долго ничего путного и связного от вырвавшегося из когтей беса Лукашки добиться не удавалось, но в конце концов поняли и решили, что на казаков напала росомаха. То подтвердили и Мокша с Лёксой, тоже проснувшиеся и участвовавшие в опросе потерпевшего.
— Есть здесь такие, подтвердил Мокша. — По следам, — бер, либо человек, но с когтями. Размером с пса, но злющи-и-ий. Людей сонными рвёт…
— Спали, что ли? — Грозно спросил атаман.
— Никак нети, атаман. Как можно? Знаем гнев твой! Сёмка поднялся и… — Начал он сызнова.
— Хорэ ужо базлать [9]! Этих накрыть и всем глаз не смыкать. Ручники [10] не замать! Сабли наголо держать! — Почти пропел атаман команду.
— А вы, — сказал он Мокше, — в чёлн ступайте.
Мокша и Лёкса забрались в свой чёлн и пристроившись под шкурами зашептались.
— Не уж-то он? — Спросила Лёкса с испугом.
— Больше не кому. Росомахи тут не бродят. Посветлу по следам поймём…
По светлому казаки долго рассматривали следы и даже прошлись по ним до леса где следы затерялись.
Атаман, дождавшись «охотников», скомандовал: «Лодьи на воду!».
Чёлны хлюпнули водой и закачались на слабом, почти стоячем, течении. Казаки подняли паруса и связав чёлны длинными верёвками, с попутным ветерком тронулись вниз по реке.
Санька не расстраивался, что остался один. Эту речку он знал хорошо. Там её называли Осередь, здесь Сарант. Её спокойное течение не меняло русло веками и он даже узнавал некоторые ручьи, впадающие в неё. Только леса было значительно больше, чем в «наше время», ну так на то оно и «наше».
Санька решил бежать по стороне реки, примыкающей к лесу, который для него был роднее, чем пойменные луга левобережья, переходящие в овражках в болотину. Любое движение Санька принимал, как тренировку для развивающегося тела, поэтому бежал с лёгкостью, радуясь новым ощущениям. Рубаху он надевать не стал, а скрутил её как шинель и перекинул через спину.
Лес то подступал к реке, то отступал, взбираясь на возвышенность, а Санька бежал и бежал, почти не упуская чёлны из поля зрения. Течение было никакое, и ветер такой слабый, что к полудню паруса убрали и казаки взялись за вёсла.
Сарант река не длинная, около девяноста километров, поэтому на вёслах пройти её получится дня за три, — думал Санька. Так что в запасе у него имелось ещё две ночи. Хотя, почему только ночи? Можно было напасть и днём, если у казаков случится привал.
Уже при первом нападении Санька понял, что со взрослым мужиком в открытом бою ему точно не справиться. Не хватит ни силы, ни массы. В последнем чёлне сидело только два гребца и один рулевой. Двое других гребцов погибли ночью. Поэтому чёлны и сцепили верёвками.
Как только Саньке пришла в голову мысль о том, что можно напасть и днём, он думал не долго. Забежав подальше вперёд, срезав путь в удобном месте через лес, Санька устроился на бугорке. Он вынул из колчана стрелы, вынул и три трубки рогоза, в которые были вставлены длинные шипы, обильно смазанные соком, полученным из клубней аконита, растения знакомого некоторым под названием «Борец». Колючки Санька вставил, как наконечник, в специальные отверстия «тупых» стрел.
Дождавшись прохода каравана, он выпустил три стрелы: одну в затылок рулевому, две другие в шеи гребцам. Расстояние до середины реки было метров двадцать. Санька с такого расстояния не промахивался и в синичку. Почти одновременно все трое конвульсивно задёргались, схватились за грудь и попадали внутрь чёлна.
Яд аконита — нейротоксин и обладает судорожно-паралитическим действием. При попадании в кровь вызывает паралич и остановку сердца.
Длинные шипы ядом были смазаны густо, и дозы вполне хватало для почти мгновенного поражения оленя. Этот яд, родственник «кураре», использовался местными охотниками повсеместно, а Санька узнал про него от Мокши, который показал ему опасные и ядовитые растения. И взял Санька яд из сумки Мокши, когда тот спал после беготни по лесу.
