Вообще, когда я говорю «мы» применительно к нашим хождениям по начальственным кабинетам, надо понимать, что все разговоры вел майор Лахвостев. В мою же задачу входило стоять по стойке «смирно» с тем самым лихим и придурковатым видом, убедительно показывая бьющее через край служебное рвение. На контрасте, так сказать, работали. Лахвостев старался, чтобы начальство услышало то, что хочет услышать, а я своим видом радовал начальственное чувство собственного величия. Нам же что главное? Чтобы не мешали. А если начальство не прикажет своим подчиненным нам мешать, то по собственному хотению никто из них делать этого не станет. Правильно говорил тот прусский шпион в Пассау: «Иногда чтобы помочь, достаточно просто не мешать». А если еще и помогут, так мы же не против!
Начать разбирать дело именно с пятого эпизода, убийства купца Маркидонова, у нас имелось аж целых две причины. Во-первых, как раз дрязги между губными и военными вокруг этого случая и привели в конечном итоге нас сюда. Во-вторых, тут наличествовал вполне конкретный подозреваемый, пусть и пришлось его выпустить из-под ареста после следующего убийства. Итак, что же мы тут имеем? А вот что…
Одиннадцатого марта сего года командир охранявшей Большие провиантские склады третьей роты Усть-Невской городовой охранной стражи капитан Чижов вызвал на склады губную стражу и сообщил, что в амбаре нумер восемнадцать обнаружено мертвое тело купца Маркидонова Степана Селиверстовича. Губные опросили капитана Бразовского Станислава Иосифовича, который тело и обнаружил, с опознанием трудностей не возникло — Маркидонова, одного из крупнейших нанимателей складских помещений, знали там многие. Далее капитан Бразовский и состоявший при нем старшина Буткевич отправились в губную управу, где дали показания уже по всей форме и под запись. Со слов Бразовского, на складах они со старшиной находились с целью проверки условий хранения ржаной муки, каковую городовое войско собиралось купить у Маркидонова. Далее старшина Буткевич пошел проверять амбар нумер двадцать, а капитан Бразовский — нумер восемнадцать. Зайдя в амбар, Бразовский и нашел купца лежащим в проходе между полками. Уже мертвого. Старшина Буткевич показал, что проверив амбар нумер двадцать и не дождавшись капитана, пошел в восемнадцатый, где застал командира стоящим над лежащим на полу телом купца Маркидонова. Старший наряда губной стражи в рапорте указал, что тело убитого к прибытию наряда еще не остыло.
На службе капитан Бразовский также подал рапорт о происшествии, и генерал Михайлов назначил дознание. Изложение Бразовским событий в своем рапорте показалось дознавателю подозрительным, поскольку как раз незадолго до того между Бразовским и Маркидоновым произошла ссора с громкой матерной руганью, которую слышно было на весь этаж.
— Не поверите, господа, — усмехнулся майор Степанов, — у дверей кабинета Бразовского собралось никак не меньше человек пятнадцати. Внима-а-а-тельно слушали да запоминали. Мне, знаете, по службе на кораблях не раз бывать приходилось, так даже от боцманов я такой ругани не слыхал!
Сам Бразовский оправдывался тем, что Маркидонов, дескать, предлагал ему взятку за не шибко внимательную проверку качества поставляемого провианта, чем он, как честный офицер, до глубины души возмутился, но внятно ответить на вопрос, почему же он тогда не доложил о воровских посулах купца, так и не смог. Однако же на всех допросах постоянно упирался — не убивал и все. На всякий случай дознаватели проверили качество последней партии поставленного Маркидоновым провианта, никаких изъянов не обнаружили, но из допроса старшины Буткевича выяснили, что ругались Бразовский и Маркидонов неоднократно и в выражениях при этом не стеснялись.
Как объяснил Степанов, арестовать Бразовского он приказал даже не из-за подозрений в убийстве купца, точнее, не только из-за этих подозрений.
— Вы же понимаете, Семен Андреевич, — говорил Степанов, — что если и были у капитана Бразовского причины убить Маркидонова, то причины эти искать следовало исключительно в делах денежных. Я потому и приказал капитана под арест посадить, чтобы можно было все бумаги по закупкам у Маркидонова поднять да просмотреть внимательно. А тут губные со своим маньяком… Мало того, что офицер, по моему убеждению, ни при каких обстоятельствах маньяком оказаться не может, так еще и копаться в наших бумагах губным уж точно ни к чему. Да и не понимают они в военных закупках ничего. А мы знали, что и как в тех бумагах искать. Нашли бы — и Бразовского так прижали, что либо сознался бы он как миленький, либо сам на допрос под заклятием попросился!
— И как, нашли что-нибудь? — заинтересовался Лахвостев.
— Ничего, — разочарованно признался Степанов. — А как потом того чухонца убили, губные давай в Москву писать, мол, военные следствию препятствуют, не дают всех подозреваемых проверить…
«Тот чухонец» — это, надо полагать, Лоор, шестой и пока что последний нумер в списке жертв.
— А Бразовского пришлось выпустить, — продолжал Степанов. — Бумаги в порядке, губные маньяка своего ищут, а раз тот маньяк чухонца убил, пока Бразовский под арестом сидел, то капитан, стало быть, и ни при чем. Не поймешь этих губных, то подавай им Бразовского как подозреваемого, то опять маньяка! Нет, Семен Андреевич, не понимаю, совершенно не понимаю!
— Ничего, разберемся, — в голосе Лахвостева звучала уверенность. Интересно, он и правда уверен в успехе или же Степанова успокаивает? — Но вы мне, Иван Данилович, вот что скажите, сугубо между нами и не под запись, — тут мой начальник доверительно наклонился к Степанову. — Вы-то сами как считаете, виновен капитан Бразовский или нет?
— Положа руку на сердце, Семен Андреевич, — ответил Степанов не сразу, — тут и так, и этак повернуться может. Прямых улик нет, косвенных немало, но на то они и косвенные… Я-то, если уж начистоту, уже собирался капитану допрос под заклятием предложить, чтобы сам на то согласился. Так оно проще было бы. Признался бы Бразовский в убийстве или в воровстве с закупками — пошел бы под военный суд. Не признался бы — и делу конец.
— А если бы не согласился? — влез я с вопросом.
— Увольнение от службы без мундира и пенсии, — сухо ответил Степанов. — И пусть бы им тогда губные занимались. Что же вы, Семен Андреевич, — обратился он к Лахвостеву, — столь неопытного помощника себе взяли? А вам, прапорщик, — это он уже снова мне, — следовало бы знать, что служилые люди могут быть допрошены под заклятием только с их согласия, за исключением подозрения в государственной измене. И ежели такового согласия не дадут, немедленно увольняются от службы и передаются губным властям. Конечно, и губные уволенных отказников допрашивать под заклятием также не вправе, но, уж поверьте, они и безо всяких заклятий умеют все выведать. Тем более, держать таких подозреваемых у себя губная стража может сколь угодно долго.
— Прапорщик Левской участвует в следствии по собственному государеву пожеланию, — веско пояснил Лахвостев.
— Вот как? — удивился Степанов. — Мои извинения, Алексей Филиппович, но все-таки правила нашей службы знать надо.
— Виноват, господин майор! — вскочив со стула и встав смирно, я показал, что дельные замечания старшего по званию для меня не менее важны, нежели его извинения.
— Вольно, прапорщик. И без чинов, — проявленное мною почтение майору Степанову понравилось. — Пожелаете лично допросить Бразовского? — это уже Лахвостеву. Лахвостев пожелал.
…Капитан Бразовский оказался коренастым, широкоплечим и большеруким. Грубые черты лица капитана больше подходили простолюдину, нежели литвинскому шляхтичу, каковым он числился согласно своей послужной ведомости.
— Скажите, капитан, — Лахвостев говорил негромко и мягко, — вот вы ругались с купцом Маркидоновым, в воровских посулах его обвиняли. Почему же вы о его поведении не доложили начальству?
— Хорошего поставщика терять не хотел, господин майор, — спокойно ответил Бразовский.
— То есть он вам долю от воровских доходов предлагал, а вы его хорошим поставщиком именуете? — с легкой усмешкой поинтересовался Лахвостев.
