Ложка была липовая, простой работы, ручка круглая. Семеновская, скорее всего. Там их десятками миллионов каждый год делают.
Липа — мягкое дерево, но матросу, что сослуживцев своих жизни лишал, хватило. Черенок ложки между рёбер куда надо скользнул. У большинства такое, ясное дело, не получится, но у ученика сэнсэя, любая палка — меч…
Глава 12
Глава 12 Снова по Транссибу
Во Владивостоке мне раньше быть не приходилось. Ну, всё когда-то бывает в первый раз.
Впечатление на меня город произвёл… своеобразное. Словно его сначала какие-то дикие орды захватили, потом войска нашего государя отбили. И так — раза два, не меньше.
Часть города выгорела, на улицах — мусор. Словно все дворники забастовали. В центре ещё было почище, а на окраинах — полная разруха.
На афишных тумбах и заборах — листовки. Причём, одни — властями напечатанные, другие — явно какими-то возмутителями спокойствия. Революционерами, если можно, так сказать.
«Запасные! Близок уже тот желанный час, в который каждый из вас увидит снова свои родные поля и близких сердцу лиц! Больше ждали — меньше осталось! Не одни вы — с вами и все действительной службы генералы, офицеры, и нижние чины также почти два года пробыли на театре войны, разлученными многими тысячами верст от своих семей и детей, и теперь, когда война закончилась, когда каждый исполнил свой долг — все-таки должны оставаться в Маньчжурии! Исполняйте же, воины, свой долг до конца, терпеливо ждя каждый своей очереди, помня, что всех сразу, по многолюдству, в один день не отправить!»
Ну, эта явно, где-то в штабе Маньчжурских армий писана. Успокаивают в ней демобилизованных, чтобы они порядок не нарушали, своей очереди отправки в Россию ждали.
«Большие чиновники — алексеевы, безобразовы и т. п. — разграбили Россию, сделали казну пустой, теперь у них нет денег на вашу перевозку, чтобы дать вам на дорогу продовольствие, одеть и заплатить жалованье. Да они боятся вас пустить домой, после всего того, что вы видели на войне их грабеж, распутство и беспорядок».
Эта — уже не от командования. Размером поменьше, бумага у неё похуже. Характер текста — подрывной. Точно, какие-то революционеры постарались.
Надо сказать, что демобилизованных и пленных, вызволенных из Японии, из города всё же уже вывозили. Весь рейд Владивостока был забит судами. Причем видел я там не только российские флаги, но и были суда немецкие, английские и бельгийские.
Я и поручик должны были отправиться домой по железной дороге. Так командование решило в отношении большинства бывших пленных. Для нас никто исключение делать не собирался.
Мне и Александру Владимировичу несказанно повезло. Наш эшелон уже сегодня вечером отправлялся, так что мы в городе не задержались. Да и честно говоря, делать в нём было нечего. Даже нормально поесть, по словам поручика-привереды, тут было негде. Все рестораны во Владивостоке стояли с закрытыми дверями.
В Мацуяме Александр Владимирович из лагерного котла питался и всё ему хорошо было, а тут начал чудить. То ему не так, другое… Достойная его еда — только в хорошем ресторане… Понятное дело — дворянская кровь проснулась, в жилушках забурлила. Хорошо, со мной ещё разговаривать не брезгует.
— В нашем эшелоне будет более шестисот моряков из команд эскадры контр-адмирала Небогатова, — сообщил мне Александр Владимирович. — Офицеров кроме меня — всего трое. Лейтенант и два мичмана.
Что-то маловато офицеров… Как с таким контингентом и доедем…
Настроение-то у бывших пленных и демобилизованных весьма буйное. Вон, во что город превратили…
Во Владивостоке-то хоть какая-никакая власть имеется, а дорогой? Может же разразиться в эшелоне полная анархия…
Мысли свои я Александру Владимировичу озвучивать не стал. Нечего его раньше времени расстраивать.
Вот скоро нам и отправляться.
— Боцманов собери, — отдал мне распоряжение поручик уже на перроне. — Через них дисциплину будем поддерживать.
Боцманов оказалось не богато. Едва один на три вагона.
— Маловато будет… — вздохнул лейтенант.
Мичманы ему согласно кивнули.
— Исключить в экипажах пьянство, — это было главное, что попытался вложить в головы собранных мною флотский лейтенант.
Исключишь его, как же… Свинья грязи найдёт.
Уже на первой же станции по перрону шатались поддатые морячки. Мичманы только разводили руками — ничего сделать не имеем возможности.
Кстати, станционный буфет оказался уже разгромлен ранее проезжающими. Ну, значит у нас в эшелоне дело не так и плохо. Оказывается — хуже бывает.
Начальник станции, к которому я с офицерами вошли в кабинет, имел лицо, украшенное синяком.
— Чуть не убили вчера… Просили быстрее дать путь, а я, что сделаю? По той же колее встречный поезд шёл…
Глава 13
Глава 13 Отстал
Ехали мы, ехали…
Вот и в Омск приехали…
Моряки в эшелоне дорогой себя всяко-разно вели. В основном — терпимо.
Тут Александру Владимировичу приспичило свежего молочка испить. Такая вот возникла у него барская причуда.
— Сходи, Иван, молока купи. Стоять тут, судя по всему — долго будем. Ну, не в службу, а в дружбу…
Ага, в дружбу.
Пошёл, куда его девать…
На вокзале, понятное дело, никаким молоком не торговали. Ни свежим, ни мороженым. Мороженое — оно вкусное. В селе Федора я такое пробовал. Ножом, или ещё чем острым, стружечку из такого настружешь, варенья чуток добавишь — вкуснота…
Пошёл по улице от вокзала, головой туда-сюда верчу. Где тут базар спросил. Показали добрые люди.
Купил молоко. Пол четверти. На вокзал обратно вернулся, а эшелона нашего — тю-тю… Нет его. Вот как с десять минут отправился.
Мля…
Отстал от поезда! Вот невезуха…
Денег — с гулькин нос, документы мои и прочее имущество в сторону Москвы сейчас по железной дороге катят, а я в этом захолустье остался.
Мля, мля, мля…
Выпил я это проклятое молоко до последней капельки — совсем не полегчало. Узнал, следующий воинский эшелон неизвестно когда будет.
Что, делать-то? А, хрен его знает.
Ну, пойду хоть городок посмотрю, а там видно будет. Ходьба, она меня всегда успокаивает. Походишь-походишь и как-то успокоишься.
Смотреть тут, если руку на сердце положить, особо и нечего.
Дошёл до какой-то Сичкаревки. Это так место тут в городе называется. Ну, сказал мне так один встречный. Одна из местных достопримечательностей здесь расположена — цирк. Сам круглый, деревянный, а вокруг него всякие пристроечки нагорожены. Над входом тюлень нарисован.
Слева от входа — доска объявлений, или как тут она правильно называется. На доске — афиша. Она и привлекла моё внимание. На ней два здоровенных мужика-усача борются. Нарисовано не ахти, но для сельской местности — потянет. Сегодня мол в цирке-театре господина Сичкарева большое атлетическое представление. Во втором отделении.
Ага, вот, наверное, почему это место Сичкаревкой называется…
Ещё на афише значилось, что будет показана большая французская борьба.
Всё какое-то большое обещают — большое атлетическое представление, большая французская борьба… Заманивают зрителя.
Я уже отходить начал, но что-то меня остановило. Как в бок кто толкнул.
Ещё раз, уже более внимательно написанное на афише просмотрел.
Вот! На ней, в самом низу, под сообщением, что на арене будут восемь жеребцов лучших русских заводов, оригинальный наездник из костромских лесов медведь Миша Топтыгин, гимнастические упражнения на воздушных турниках и прочее, значилось — кто поборет Михаила Афанасьева, тот получит премию в двадцать пять рублей. Бороться можно — как угодно.
Двадцать пять рублей…
Попробовать что ли?
У меня сейчас в кармане медяшки да пятиалтынный, вот и всё моё богатство. Деньги мои тоже в вагоне остались.
Даже, если мне в какой эшелон пристроиться получится — есть и пить дорогой мне всё равно надо.
