— Я не думала об этом, папенька.
— Так подумать уже пора. Чай ты, дочь моя, не ребёнок уже, а девица на выданье, да краше тебя и во всём мире не сыскать. А дурью всё маешься. Жениха тебе надобно смелого, да умного, да шоб знатный был. Но время сейчас такое, не до свадеб. А то глядишь, повенчаешься с кем, а он возьми, да и умри через месяц, и хорошо, если в бою, а если так вот, от зубов мертвяка… И душу не Богу отдашь, а дьяволу, и весь род свой проклянёшь мерзостью подобной. Думать надо, Наталья, да беречься от участи подобной. А ты всё сказками, да лыцарями живёшь. Зря я тебе учителя иноземного приставил. Плохому он тебя токмо научил. Ну, да это моя блажь, я за неё и отвечу. А сейчас ступай в свою светлицу, да думай о моих словах.
Девушка блеснула в негодовании фиалковыми глазами, но в мгновение ока потушила огонёк досады, мелькнувший в её взоре.
— Ну, папенька, пошто ты гонишь меня от себя? Мне же приятно быть возле тебя. Расскажи хоть что-нибудь. Мне же интересно, да и помогут мне али когда слова твои.
— Ладно, дочь моя. Дай отцу поисти, а потом и сказ мой услышишь.
Наталья послушно замолчала, покорно наблюдая, как отец насыщается едой. Иван Никитич не торопился, спокойно вкушая сытный ужин. Позволил он себе и хмельное. Больно день был тяжёл, а каков будет следующий, то ему и неведомо было. Наконец, он насытился и, отодвинув от себя тарелки и кружки, откинулся на спинку стула.
— Ну, спрашивай, дочь моя, что ты хотела узнать?
Девушка уже давно приготовила кучу вопросов, но опасалась, что отец на них не ответит. Скорее всего, он выслушает два и всё. И поэтому мучительно искала наиболее подходящий и наиболее ёмкий.
— Папенька, а когда мы мертвяков с посада выгоним, и много ли их там?
Иван Никитич невольно крякнул. Дочь выбрала самый сложный вопрос и задала его.
— Много мертвяков, больше сотни. А когда выгоним, на то ответ я дать не могу. Обождать сперва надоть. Пусть они походют ещё, може сами сдохнут, може кто порубает. У меня воинов полтысячи, ежели их всех пустить биться, назад многие не возвратятся. А бабы не скоро ещё новых нарожают, да их ещё вырастить надоть, да воспитать, да обучить воинской премудрости. На то время надоть, да воля, да деньги царские. А у нас ни государства сейчас нет, ни царства. Воинов беречь надо, в бой их завсегда успеешь послать, а вот найти и на свою сторону переманить — не завсегда.
— Но, батюшка, ежели сотня наших воинов выйдет, неужели они не смогут зарубить сотню мертвяков?
— Могут, а ежели там не сотня, а ежели они ещё в лесу есть? А так, может, и специально кто их подослал к нам, да ждёт своего часа, когда мы ослабнем? А? Кто ответ за то нести будет перед Господом и Козельском? Про всё воевода думать должон, на то он и воевода. Мне Козельск для справы даден. Потеряю его, более ничего мы не получим и по миру пойдём. А ты, Наталья, за простого холопа замуж выйдешь или поместного дворянина, у которого из вещей токмо сабля, да дырявые сапоги за душой. Поняла? Девка дурная! Ну-ка, марш отсюда к себе, и чтобы не видел я до завтрашнего утра тебя больше.
Наталья поняла, что запахло жареным, и, взмахнув на бегу толстой, с руку толщиной косой, убежала прочь. Отец вздохнул и, осушив ещё одну чашку вина заморского, отправился отдыхать.
Добежав до светлицы, Наталья уставилась на себя в зеркало. Рассмотрев отражение со всех сторон, она вылезла в окно и взглянула в сторону посада. Вечерело. Налетели назойливые комары, тихим и противным писком предупреждая, что готовы укусить и напиться горячей девичьей кровушки. Да только не они сейчас страшны были, другая напасть есть, да пострашнее их.
Воздух, насыщенный ароматами леса и города, был приятен. Пахло не только хвоей от леса, но и тёплым хлебом, запах которого доносился из стоящей рядом с теремом пекарни. Вдыхая этот воздух, хотелось жить и радоваться, а не бояться и умирать.
Наталья взглянула вниз и увидела сад, в котором росли вишни и яблоки. Вишни должны были вот-вот налиться ярким соком, а пора яблок ещё не наступила. Она снова посмотрела вдаль. Там виднелась стена, а за ней находился посад, сейчас захваченный мертвяками, и чего уж там творилось, было неизвестно никому. Но догадаться было не трудно. Наталья горько вздохнула.
Ей хотелось любви и приключений. Да только бабья доля не сладкая, и никто не считается с ней. Этот мир мужской, и мужчины в нём правят безраздельно. Женщины слабы, их удел рожать и воспитывать детей, а мужчины стоят на страже их общего дома. Нет мужчины, и дом будет разорён, женщины его пойдут по рукам али в рабство. Другого не дано. Никто не будет никого жалеть, мир жесток. Только с оружием в руках можно спасти свою семью и никак иначе.
Всё это Наталья понимала, но под нежной женской грудью билось храброе и решительное сердце, и она пыталась научиться тому, что, казалось бы, не должна уметь женщина. У неё получалось, но лишь отчасти. Вечерело, воздух наливался густой темнотой, все запахи становились гуще и насыщеннее.
Внезапно ветер поменял направление и подул со стороны посада. И тут же воздух наполнился мерзким зловонием. Наталья в сердцах захлопнула окно и присела за стол. Настроение испортилось, и чтобы хоть как-то отвлечь себя девушка взяла цветные нитки, иголку и пяльцы с полотном и приступила к вышивке. Уже через час небольшой узор был готов, к Наталье вернулось присутствие духа, и она решила выйти во двор, чтобы посмотреть и послушать.
Выйдя во двор и обернувшись в сторону посада, она невольно прислушалась, но не услышала выстрелов, не увидела отсветов пламени горевших изб. Не было слышно ни криков, ни странного клекота, что иногда доносились из-за стены. Тишина! Пожав плечами, девушка в сопровождении своих тетушек, что всегда тенью ходили за ней, ушла обратно в светлицу и легла спать.
Ночью её посещали светлые сны, в которых она сражалась наравне с мужчинами, и где к ней прискакал рыцарь на белом коне. У рыцаря оказалось громадное копьё, на остриё которого он нанизывал мертвяков.
Один удар, и на лезвии висели уже десятки монстров, ещё удар — и второй десяток. Рыцарь отбросил отягощённое мертвыми телами копьё и взялся за меч. Сияющий белым огнём клинок выскальзывает из ножен и обрушивается на головы врагов. Как перезрелые тыквы лопаются головы проклятых, разбрызгивая мерзостным содержимым во все стороны. Мертвяков становилось всё меньше и меньше, и вот она, победа!
Вне себя от радости, она бросается к всаднику и хватается за стремя его коня. Всадник быстро спешивается и, преклонив одно колено, протягивает ей в руке невесть откуда взявшийся букет невиданных цветов. «Розы», — слышится ей во сне.
Аромат чудных цветов, зажатых уже в её руке, кружит голову и туманит разум, и вот она уже оказывается в крепких объятиях рыцаря. Её уста сливаются с его и… На этом сон резко обрывается. Наступает утро, оставив её в недоумении от сна.
Глава 4 Выживание.
Вадим готовился к бою. Первым делом проверил пистоль, саблю и кистень. После многих битв он заметил, что кровь мертвяков разъедает металл, не сразу и не быстро, но постепенно это происходит. Особенно данный факт касался плохого железа.
Лезвие ножа уже почти разъело, а клинок сабли — нет. Но тут дело могло быть и в том, что саблю осветили в церкви. Всё может быть. Вадим тщательно отмыл и вытер клыч, и осмотрел его в свете мерцающей свечи. Клинок был чистым, лишь несколько небольших зазубрин от ударов по толстой черепной кости доказывали его работу.
А вот гирька из чугуна потемнела ещё больше и по всей поверхности покрылась небольшими рыжими оспинами. Чугун от этого пока не утратил своей силы и прочности, но информация к размышлению у Вадима, тем не менее, появилась. Осталось докопаться до истинной природы столь странной «болезни» металлов и додуматься, как от неё спастись, и он был бы вообще в шоколаде.
Отложив в сторону холодное оружие, Вадим занялся огнестрельным и приступил к осмотру пистоля. Вычурные спусковые курки уже изрядно стёрлись, а скобы, скрепляющие ствол, разболтались от частого использования. Пистоль был откровенно плох. Да и пуль к нему осталось всего пара десятков, а пороха? А пороха…
