Александр.
— Слышал я про твоё ведовство, — государь. — Но противно богу сие.
— Кто сказал? А старцы, разве не видят?
— Но ты ведь не старец! — воспротивился князь.
— Дожить бы, — вздохнул Александр и добавил. — Я помазанник божий.
— Но у тебя и ранее помазания это было, говорят.
— Правду говорят, — вздохнул Санька. — Но сейчас сильнее стало. Видать, по царской крови передаётся.
Вишневецкий поморщился, но промолчал.
— Не веришь? — спросил царь.
Князь пожал плечами.
Александр помолчал-помолчал, решил, что хуже не будет и спросил:
— Хочешь, скажу, что ты удумал? О чём сговорился со своим другом Жигмундом?
— Что? — осторожно спросил шляхтич, одновременно, на всякий случай, оглядываясь.
— Не бойся, но гляди не наделай глупостей, — сказал, легко усмехнувшись Александр. — Тебя здесь никто не тронет, если ты дёргаться не будешь. Ты ещё присягу не давал, а потому гостем считаешься.
— Спаси бог! — перекрестил себя Вишниевский.
— Так сказать?
— Скажи, коль не шутишь.
— Не шучу, — сказал царь и вздохнул. — Надумал ты обмануть меня. Про пушечное зелье вызнать, Гирею меня продать. «Если ты на меня гоньбу устроишь, поверит. Пошлёшь к Хортице рать. Да так, чтобы дозорные первые узрели. Так мы всей ватагой и снимемся. Будет спрашивать царь у казаков, зачем пришли, они скажут…». Так ты сказал другу своему Жигнунду?
Вишневецкий не то, что удивился. У него перехватило дыхание и забурчало в кишках. Ноги едва не подломились в коленях. Он тихо и медленно выдохнул, боясь расслабить ягодицы, помолчал и сказал:
— Так, государь, да не так. Как ты мог услышать слова мои, не знаю. Может, доложил кто? Но ты точно не мог заглянуть мне в душу, когда я их говорил. Я…
— И в душу заглянул, — перебил князя царь. — Далеко вижу, шляхтич.
Вишневецкий с трудом сглотнул загустевшую от страха слюну.
— И что же ты в ней увидел? — спросил он сипло.
Александр не стал наводить тень на плетень.
— Солгал ты ему, — сказал государь. — Пришёл ты ко мне правды искать и за веру просить.
Тут ноги Вишневецкого не выдержали. Он упал перед царём на колени и едва не зарыдал. Только присущая шляхте гордость и опасение осрамиться, удержала его от слёз восторга. Он прикрыл лицо ладонями и простоял так некоторое время, часто, тяжело и прерывисто дыша.
Некоторое время Александр молчал и смотрел в собеседника, потом сказал:
— Киевская Русь пропадёт без православной веры. Скурвится народ. Скурвятся иерархи. В унию впадут. А за ними и Русь скурвится. И на Руси тремя перстами креститься станут, как сейчас латиняне.
Шляхтич оторвал лицо от ладоней, с ужасом посмотрел на царя, и сказав: — Не допусти, господи, — перекрестился.
— Так и будет, если Киев и Литву полякам оставить, — горестно ухмыльнулся Александр.
— Ты точно знаешь?
— Точно знаю.
— Тяжко ждать грядущего знаючи?
— Тяжко.
— И сделать ничего нельзя?
— Почему нельзя? Можно, — улыбнулся Санька и на душе князя посветлело.
Вишневецкий почувствовал наполнившую его душу радость.
— Только сильно постараться надо. Всем нам.
— Что делать? — не поднимаясь с колен, спросил князь.
— Присягаешь? — серьёзно спросил царь.
— Присягаю! — серьёзно сказал Вишневецкий.
— Смотри, твои слова не только я слышу. Веришь?
— Верю, государь.
— Ну, тогда, давай обсудим, что дальше будем делать.
* * *
Давлет Гирей, нисколько не обеспокоенный сообщением о том, что русский царь построил крепости в устье Дона, решил воспользоваться этим и двинул свои войска на Москву. Став ханом, Девлет Герей усмирил и объединил все бейские роды Крыма и не опасался, что русские возьмут полуостров. Ну, пройдут они крепости Перекопа. И что? Увязнут в стычках с беями. Чтобы взять Крым навсегда, надо иметь очень большую армию и ещё больше народа, чтобы заселить его. И за Бахчисарай хан не волновался. Не взять урусам, спрятанный в ущелье город.
Разведчики доложили, что запорожские казаки снялись со своего острова-крепости и ушли на Азов. Вероятно, к русскому царю.
Двадцатитысячная конная армада хана прошла перешеек в начале августа, к первому сентябрю, пройдя по Муравскому шляху, миновала небольшой городок Орёл, а дней через десять упёрлась в каменную башню с подъёмным мостом и крепостными воротами, перекрывавшими дорогу. Две каменные крепости, выдвинутые чуть вперёд и в стороны, соединялись с башней каменными стенами, охватывавшими дорогу с обеих сторон.
Остановив войска в трёх полётах стрелы и раскинув лёгкие шатры справа от дороги, хан выслал вперёд и в стороны разведчиков. Разведчики, вернувшись, доложили, что каменные стены доходят с одной стороны до речки Упы, а с другой переходят в завалы из деревьев. Высокие, человеческого роста, пни соединены перемычками в виде бревенчатого забора, а завалы скрываются в густом непроходимом всадниками лесу.
Хан недовольно покрутил головой. Его лазутчики не сообщали ему, что «государеву заповедь»[3] продлили до Тулы. Ещё пять лет назад сам Давлет Гирей осаждал Тульский кремль и этой стены не было. То, что город стал лить пушки, он знал, потому и пошёл сюда, а вот то, что посад защищён стеной, — нет.
Гирей успокоил свой гнев и решил проехать вдоль стены в сторону реки, но вскоре увидел, что кромка леса со старой засечной полосой приближается к стене на опасное расстояние, на котором защитники могут по нему стрелять, и вернулся в лагерь. Однако Гирей смог увидеть, что на невысоких стенах под навесами, укрытыми черепицей, стоят пушки. Много пушек. Слишком много для такой крепости.
У него тоже были пушки. Целых тридцать штук хороших турецких пушек. Гирей не верил, что русские пушки лучше турецких. Он знал о разгроме артиллерией русов турецкого флота, но считал, что это просто случайность. И он не понимал, почему его двоюродный брат султан Сулейман Великолепный не уничтожит крепости русского царя и даёт ему закрепиться на берегу моря?
Давлет просил брата разрешить ему напасть на русов, захватить и разрушить их крепости на Азове, но султан категорически запретил, приказав идти на Москву. Вот он и пошёл. Пять лет назад он уже ходил на Москву и тоже дошёл до Тулы. Лазутчики из числа царских бояр тогда сообщили ему, что царь Иван Грозный с основной армией ушёл в поход на Казань. И хан не пошёл на помощь Казани, а пошёл на Тулу. Однако взять каменную крепость
