он обмотал бинтами, надел чужие сапоги (какой-то солдат снял с убитого новенькие сапоги и бросил свои разношенные). Потом Семенчук намотал на ноги вдвойне, втройне обмотки из простыней и смог идти. Он на берегу моря. Куда-то шел, и никого не было, и вдруг, увидел, как четверо солдат тащат лодку. Она дырявая. Они все дыры заткнули разорванными белыми простынями, которыми был набит его вещмешок. Не было весел, нашли какие-то палки… Плыли 30 километров. Еще до этого, Семенчук никогда не забудет. Как двое солдат волокли носилки с раненым полковником, извинились — больше не можем. Кругом паники, все куда-то бежали. Полковник увидел знакомого офицера и попросил его застрелить себя. Тот медлил, потом раздалась короткая автоматная очередь…
Это был лучший ресторан города, построенный еще до войны. Такое советское арт-деко — конструктивизм со сталинским классицизмом. В 41 ресторан стал работать как столовка, а после войны, когда решили заново открыть ресторан — не оказалось подходящей посуды, и в газете дали объявление: столовая такая та покупает у населения за наличный расчёт сервизы, графины, блюда, стеклянные бокалы, стопки, рюмки…
Черников проходил мимо ресторана. Очереди не было, но швейцар, открыв дверь, показал пальцем на табличку «свободных мест нет». Черников потоптался на входе, размышляя — сердиться ему или умиляться таким воспоминаниям по ненавязчивому советскому сервису. Вдруг к нему подошел пожилой мужчина и попросил посмотреть его курточку (он был со спутницей, и швейцар без ливреи открыл навстречу им двери). Он представился как директор швейной фабрики и ему интересен был покрой куртки. Девушка тоже долго щупала куртку на живой модели, потом начала проговаривать начальству:
— Куртка с двойной застежкой — застежка-молния и кнопки на ветрозащитной планке, высокий воротник-стойка, Большие накладные карманы с клапанами. Ткань непонятная, какая-та смесь. А вообще очень стильно. Не встречала в журналах.
Благодаря директору швейной фабрике Черников проник в ресторан. Они сидели втроем. Официантка немолодая женщина, кивнула директору.
— Вам как всегда.
— Еще коньяк.
Черников заказал рассольник и киевскую котлету.
Коньяк был заказан, чтоб выпить за знакомство. Директора звали Панышев Семен Иннокентьевич, а девушка оказалась модельером или дизайнером с именем Ира. Она раскраснелась от коньяка, закурила и только тогда начала расспрашивать Черникова о заграничной тряпке. Черников слукавил, что одежонка досталась от дочки, которая работает за границей.
— Семен Иннокентьевич, а если скопировать? — предложила Ира.
— Претензий не будет? — спросил Панышев, то ли ее, то ли Черникова.
— Гарантирую, никаких жалоб на нарушения авторских прав, — заверил Черников.
— А сможете продать эту курточку? Ну, хотя бы лекала снять.
— Да, пожалуйста.
— Так можем прямо сейчас после обеда, — еще сильнее покраснела дизайнер.
Ире недавно исполнилось двадцать пять. Уже два месяца работала под прикрытием в этом городе и на этой фабрике. Не весь, какое задание, но инспирированное из КГБ. Ирина Вайц когда-то начинала моделью в Доме мод, потом училась в Эстонии на дизайнера, потом предложение, от которого нельзя было отказаться и продолжение образования в специальном учебном заведение в Новосибирске. Потом возникшая командировка в соседнюю область. Командировка была долгосрочной и кажется не опасной. Она с головой ушла в швейное производство, установила со всеми контакт — с производственниками, со снабженцами, уже ходила в фаворитках директора, и ей самой пока, похоже, нравились эти игры. Ей нравилось узнавать и еще пока не использовать, а только учитывать характеры, слабости, интересы людей. Их обучали манипуляции, но это еще для нее не стало циничной обыденностью.
Ей нравилось безукоризненно одеваться. Шуба, сапожки, лайковые перчатки. Европа, а не сибирская бесприданница. Она на четверть была по матери немка, и ее двоюродный дед, ответственный за эти двадцать пять процентов, по странному стечению обстоятельств, как раз был одним из архитекторов этого ресторана.
Она привела Черникова в свою мастерскую: большая светлая комната, куча тряпья, несколько манекенов, швейная машинка, и у окна громоздился кульман. Черников снял куртку, она восхитилась легкости, безвоздушности куртки, даже примерила на себя, посмотрела подкладку (нет, Черников еще в Кишиневе содрал все лейблы, все ярлыки, все бирки).
— Удивительно, удивительно. Такая легкая вещь! И вам не холодно на морозе?
— Сначала не холодно, а постоишь на месте минут десять…
— Николай Петрович. Я быстро перерисую. Такую фурнитуру нам не достать. И такую строчку не сделать. Но покрой, все равно покрой! Где вас можно найти. Дайте ваш телефон.
— У меня телефона нет. Дайте лучше ваш.
— Если вам пришлют что-нибудь интересное. Звоните. — Она ему написала на листочке, вырванном из тетради.
Нет, он не стал, конечно, звонить, но они случайно встретились через месяц в центре. Город все-таки небольшой. Наступила и здесь весна. Оголился, подсох местами асфальт. Она была в туфельках и в легком пальто. На нее оглядывались, и Черников поторопился расстаться с ней. Она же, наоборот, бурно рассказывала об успехе запущенной в серию куртки, потом мимоходом пожаловалась, что не могут достать качественной джинсовой ткани.
— Сколько вам нужно? — Черникова никто не тянул за язык.
— Но для производства, я понимаю найти не реально. А так, да сколько бы не было…
— Перезвоню. Может что-то срастется.
Он попытался себе объяснить — зачем он так легко давал обещания. Вскружила старую голову молодость. Это да. Но эта девушка давно взрослая особь дружит «бескорыстно» с директором, шьет, наверное, контрафакт. Чтобы так одеваться, в любом случае нужны деньги. И не зарплата инженера.
Но он поторопился в Кишинев. Как раз в бывшем Детском мире на четвертом этаже продавались ткани. Он выискивал натуральный деним (уже по ходу поисков нахватался терминологии). Денег хватило на два рулона турецкой джинсовой ткани китайского происхождения (отлично линяла и терлась). Он на такси привез домой эту ткань, потом перетащил через телевизор, потом отдышался по ту сторону и не стал торопиться. Нельзя вот так сразу — возьмите, нашел. Надо подождать пару дней. Он вернулся в Кишинев, потому что услышал как там, в комнате зазвонил телефон. Это его потеряли книжники. Он сказал, что заболел и с работой грузчика придется покончить. На ткань пришлось потратить и пенсию, и теперь Черников, вдруг прикинул, что ему придется отправляться в прошлое не только за рублями, но и за леями.
Он, не кряхтя, снова заполз в телевизор, и прогулялся по своему таинственному пространству до первого легендарного телевизора Панасоник за 1 января 2000. Он пробрался в тот новогодний день, и он там не был уже сколько-то дней, а может неделю и больше, значительно больше. И теперь уже было что вспоминать, и он ходил
