другу обратить взор то на какое-то историческое здание, то на памятник известной личности.
Прошёл час с начала нашей прогулки, и я уже начал сожалеть, что подкачал своим дамам слишком много жизненной энергии. Они, не чувствуя усталости, готовы были бродить по тротуарам ещё довольно долго, но потом вспомнили о своём желании покататься в метро. Мы дошли до ближайшей станции, спустились по эскалатору, полюбовались архитектурой великого подземного сооружения, затем сели в вагон и решили проехаться до конечной станции.
Вот там-то и произошли не запланированные нашей экскурсией события. Сначала, выходя из подземки на поверхность земли, Марина обратила внимание на нищенку, сидящую прямо на бетонном полу и просящую милостыню. Мне показалось странной такая картина, поскольку я слышал, что столичная власть давно решила этот вопрос. Но понятно, что полиция не может быть одновременно во всех местах, и вот эта попрошайка воспользовалась тем, что в данный момент её никто не прогнал с этого места.
Нужно сказать, что людей вокруг не было, и в побитой эмалированной кружке, стоящей перед нищенкой, не наблюдалось хотя бы мало-мальского подаяния. Неопрятная женщина неопределённого возраста, одетая в какие-то старые лохмотья, молча сидела на корточках и отрешённо смотрела перед собой. Её мысли? Да сто лет они мне не нужды! Но деваться некуда, ибо какие-то высшие силы дали мне способность читать мысли людей, а недавно Илья внёс некоторые изменения в моё сознание, и теперь я могу сканировать мысли и память людей, удалённых от меня на расстояние до ста метров, причём не всех подряд, а по своему усмотрению, то есть выборочно из толпы. Во время сегодняшней прогулки по Москве я даже потренировался в этом деле, и теперь могу без проблем отключать эту, в общем-то, полезную суперспособность. В самом деле, зачем мне знать мысли огромного количества пассажиров метро? А вот когда мы оказались на конечной станции, то здесь народу было очень мало, поэтому я опять включил прежний режим для своей способности читать мысли людей, вот сразу и получил доступ к памяти нищенки.
— Серёженька, помоги этой старушке! — с мольбой в голосе произнесла Света. — Сделай так, чтобы у неё был свой угол и чтобы ей больше не пришлось просить милостыню. Ты можешь, ведь ты добрый волшебник!
— Да, любимый! — поддержала подругу Марина. — Помоги бабушке, а потом отправимся домой. Мы знаем, что тебе давно уже надоела эта прогулка, вот после такого доброго дела и поедем к себе.
— Никакой я не добрый волшебник! Я злой колдун! — строгим голосом ответил я. — А этой старушке (так кажется, Света, ты её назвала) всего 37 лет от роду. Два года назад она бросила своего мужа и дочку, чтобы уехать с любовником и начать новую, как ей казалось, сказочную жизнь. Но сказка продолжалась недолго — деньги, которые она прихватила из семьи, любовник быстро промотал, а после этого бросил свою возлюбленную. Вот с тех пор дама и покатилась по наклонной, да ещё и пустилась во все тяжкие. Сейчас у этой «старушки» отсутствуют почти все зубы, зато она имеет кучу экзотических болячек — гонорея, сифилис, спид, туберкулёз, алкоголизм, и всё это привело к кахексии, говоря понятным для вас языком, это одна из форм сильного истощения организма. И я очень удивлён, что она не начала курить и не стала наркоманкой. Но в любом случае жить Наталье, так звать эту опустившуюся женщину, осталось не более полугода.
Дамы несколько секунд с недоверием смотрели на «бабушку», которой по словам их султана было всего 37 лет от роду, затем переглянулись между собой и с мольбой в голосе опять обратились ко мне.
— Вот видишь, милый, значит ещё не всё потеряно! — посмотрела мне в глаза Светлана. — Ведь ты сам только что сказал, что она не начала курить и не стала наркоманкой. Пожалуйста, помоги Наташе, мы очень просим тебя!
— Ты только вылечи эту женщину, а мы её отмоем и откормим! — заверила меня Марина. — И не будет у неё этой, как ты назвал ту страшную болезнь? Ага, вот — кахексии.
Мы стояли примерно в 15 метрах от нищенки, не обращавшей на нас никакого внимания. Мои дамы с двух сторон ластились ко мне и умоляли помочь абсолютно незнакомой им женщине, сознательно пошедшей на преступление против своей семьи и в итоге получившей то, что она и заслужила. Я хотел было спросить у Светы и Марины, где это они собираются откармливать нищенку, но не успел этого сделать, так как увидел приближающегося к нам шаркающей походкой бородатого старика, одетого в засаленную помятую куртку, а на голове у него была не менее древняя солдатская шапка. Поравнявшись с нами старик хриплым голосом обратился ко мне:
— Молодой человек, угостите, пожалуйста, папироской.
— Вы какие предпочитаете? — усмехнувшись спросил я, вспомнив диалог между поэтом Бездомный и господином Воландом из бессмертного творения Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»…
'— А у вас разные, что ли есть? — мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.
— Какие предпочитаете? — повторил неизвестный.
— Ну, «Нашу марку», — злобно ответил Бездомный.
Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
— «Наша марка».
И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник'…
Бородатый старик вздрогнул, вспомнив давно забытый фрагмент из когда-то прочитанного им романа, посмотрел на меня выцветшими глазами, криво усмехнулся и задал вопрос:
— А у вас разные, что ли есть?
Я не стал дальше повторять диалог героев только что упомянутого мною романа, а молча достал из кармана… да-да, точно такой же портсигар, и кто бы мог подумать, он был громадных размеров, червонного золота. Нажал на кнопку, крышка с мелодичным звоном открылась и взору просителя папирос предстало внутреннее содержимое этого ювелирного изделия. а на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.
— «Наша марка» — предложил я старику.
Тот увидел аккуратные ряды папирос, а чтобы не возникало сомнений, на каждой папиросе можно было прочитать это название. Дед замер от неожиданности, но быстро взял себя в руки и тихо произнёс:
— Фантастика!
— Нет, милейший! Никакая это не фантастика! — ответил я, глядя
