— Что, Петро, и ты нынче из нашего котла хлебать удостоилси? — неожиданно присевший рядом со мной Вайда, с силой хлопнул меня по плечу.
— Господин Вайда? — я попытался встать.
— Сыды, сыды, друже! — полицай навалился на меня: пахнуло смесью чеснока и чуть заметного вчерашнего перегара. Он погрозил пальцем двоим присевшим напротив нас полицаям, — вот как надо служить, хлопцы! Хлебнуть лиха на шахте, потаскать вагонетки, а уж потом получить заслуженное место. Не то что вы, халамидники! Только и можете, шо за батькиной спиной прятаться…
— Да чого вы, Мыкола Гнатич… — обиженно протянул один из полицаев.
— Кому Мыкола Гнатич, а кому и господин помощник начальника полиции! — рыкнул Вайда, потом повернулся ко мне и осклабился, — вот же, сукины дети, как жидов с комиссарами в расход пускать, так у них зараз медвежья болезнь, а как пожрать, али к бабам из угнанных прислониться, так тут как тут! — полицай, сидевший напротив, хотел что-то возразить, но красный кулак Вайды шарахнул по доскам стола, так что моя миска чуть не перевернулась, — а ну-ка, цыть, шаромыжник! Нечего здесь задницу мять. Бегом в патруль! И шоб я ваши рыла до вечера у кухни не видел. Шнеллер!
Полицаев как ветром сдуло.
— Лихо вы с ними, Николай Игнатьевич, — восхищённо произнёс я.
— А то! Дисциплина, Петро. Порядок должон быть. На этапе не учёл, вот и распустились, сучьи диты. Слыхал, небось?
— Слыхал, господин Вайда, — эх, знал бы этот фашистский прихвостень, кто дейстивтельно виновник его проблем.
— Так ты теперь при хозяйстве фельдфебеля Вайсмана, значит? — перевёл разговор на другую тему Вайда.
— Так точно.
— Це гарно. Ты не теряйся, Петро. Коли чего, обращайся, помогу. Ну и, ежели твоя помощь понадобится… — полицай крепко сжал своими пальцами моё плечо.
— Так я завсегда готов, господин Вайда, служить Германии и прийти, значит, к вам на помощь.
Помощник начальника полиции слегка завис от моего ответа, но тут же криво улыбнулся, засветив прокуренные редкие зубы.
— Молодэць! Ну, не буду мешать. Поснедай. Смачно тебе, Тылычко! — Вайда, тяжело поднявшись, шагнул сначала к цинку с водой, шумно напился, проливая воду на подбородок и гимнастёрку. И зашагал к выходу из барака, служившего одновременно и столовой, и караулкой для полицаев.
Сидевший за три стола от меня Родин проводил его равнодушным взглядом, лениво прикладываясь к кружке с эрзац-кофе. Во время нашего с полицаем общения я краем глаза то и дело ловил его короткие взгляды.
Давно сдерживаемый голод сделал своё дело, и я расправился с обедом в считаные минуты. Заедая кофе жуткой дрянью под названием «свекольный мармелад» (умеют фрицы говно и назвать красиво, и упаковать достойно), я не заметил, как старший писарь оказался рядом со мной.
— Пойдём, Теличко. Используем твои таланты на всю катушку, — тронул он меня за плечо.
До самого вечера мы сортировали, считали, проверяли и перепроверяли карточки военнопленных, прибывших и убывших за последний месяц, раскладывая их по стопкам, а стопки по картотечным полкам. При этом скрупулёзно ставя отметки аж в четыре журнала: статистика по национальностям, профессиям, состоянию здоровья и даже региону СССР, откуда был призван военнопленный.
Как пояснил Родин, всё эти нововведения разработал заместитель начальника Вайсман, для эффективного подбора рабочих команд в соответствии с разнарядками, приходивших по линии вермахта и тыловым службам, а также по сводкам немецких бирж труда для остарбайтеров и военнопленных Цайтхайна.
Система была довольно громоздкой, как намекнул старший писарь, «деликатной». В дармовой рабочей силе потребность была огромная. И не только у военных подрядчиков, но и частных компаний, руководство которых всеми путями пыталось заполучить бесплатных рабочих за счёт лагерей для военнопленных и остарбайтеров. Таким образом, наш отдел, и, в частности, его руководство, постоянно было заинтересовано в собственном гешефте со знакомыми и родственниками, распределяя для них свежие арбайткоманды, что называется «по блату». Ясное дело, что подобные махинации не могли свободно происходить под носом у гестапо и абвера, без того, чтобы не «подмазать» соответствующих ответственных лиц.
Я осторожно попытался задать вопрос о гауптмане Кригере, как, мол, он к подобному положению дел относится, как Родин пребольно наступил мне каблуком на носок сапога и едва слышно прошипел на ухо:
— Ох, не буди лихо, Петя! Иначе завтра же тебя свезут в концлагерь и удавят там по-тихому. Знай своё место и стучи гауптману с умом, иначе я в тебе разочаруюсь!
Вона как, значит! Оказывается, я успел у Семёна ещё до поступления на службу заработать определённый авторитет, раз он мне прямым текстом даёт понять, что знает, чей я человек и по-хорошему предупреждает об излишнем рвении в службе. Как же у них тут всё…прогнило. Ничто не меняется. Кому война, а кому мать родна. Поговорка русская, а дела немецкие.
После сортировки приступили к оформлению убывших по смерти. Да, да, именно «убывших по смерти», дословный перевод. Попутно выяснилось, что Иван был родом откуда-то из-под Смоленска и у него там осталось четверо детей. Знал я этого человека совсем немного, хоть он и был однополчанином деда и, видимо, много с ним успел послужить. Жаль, не довелось пообщаться побольше. Хороший мужик был, надёжный. Земля ему пухом.
За ударным фашистским трудом день пробежал почти незаметно. Впрочем, как и последующие трое суток. Я почти не отрывался от канцелярского стола, отлучаясь лишь на обед и ужин строго по расписанию, и не более чем на четверть часа. Оправляться следовало успевать также в установленные для принятия пищи перерывы. Захотелось вне расписания? Лопни, но терпи до положенного времени. Попытки остаться с Родиным наедине на достаточное для доверительного разговора время, чтобы, наконец, наладить необходимый контакт, пока не увенчались успехом.
Ни в бараке, где наши койки находились рядом, расположенные в «писарском» углу, ни в столовой-караульной, ни непосредственно в отделе. Улучшившееся питание и резко снизившийся объём физических нагрузок закономерно привели к увеличению периодов бдения. Вернее, желания спать у меня не возникало вовсе. К тому же огромный поток новой информации давал разнообразную пищу для мозговой активности.
Поэтому я проводил ночи в основном за обдумыванием вариантов, как в первую очередь выяснить, где мне искать девушку в чине унтер-офицера по фамилии Шерман. Самым простым вариантом казался экспресс-допрос водителя гауптмана или на крайний случай самого Кригера. Но осуществить подобное можно было лишь во время побега или непосредственно перед ним, так как после потрошения водителя и самого абверовского офицера надо будет зачистить. Таких свидетелей оставлять за собой нельзя ни в коем случае. Можно, конечно, попытаться попросить узнать эту информацию Родина по его каналам. Но подобное не осуществимо без полной вербовки. А на неё, как назло, у меня пока не возникло подходящей ситуации. Просто невезуха какая-то.
В процессе работы выяснилось, что я могу дословно вспомнить содержание любой просмотренной мной в отделе «2Б» учётной карточки военнопленного, каждого журнала или списка, попадавшего мне в руки, со всеми пометками, грифами и печатями. Фотографическая память аватара срабатывала словно интернет-архив. Я забеспокоился, что подобный переизбыток информации как-то скажется на умственной деятельности или утомляемости носителя. Но переживал зря. Информационный аппетит только разыгрался. Приходилось всё время себя контролировать, так как несколько раз я ловил на себе озадаченные взгляды Родина. Например, когда поспешил и безошибочно указал полку и ящик картотеки, где следовало искать очередную требуемую карточку.
Ещё одним способом скоротать ночь стало мысленное путешествие по лагерю с подсчётом шагов и условного времени на преодоление основного и вспомогательных заграждений. Из предыдущего опыта я знал, что забор или колючка даже высотой в три метра мой аватар вполне может преодолеть в прыжке, даже не задев за верхнюю проволоку. Интересно, как будет с семиметровой вышкой? Сколько времени понадобится, чтобы в состоянии активации добраться до пулемётчика? Придётся на всякий случай снова вспомнить навыки метания в цель. Лишний шум на начальном этапе нам ни к чему.
