XI веков. О молодости Идзуми-сикибу известно мало. Её отец, Масамунэ Оэ, был губернатором, мать — фрейлиной императрицы при дворе императора. Подлинное имя поэтессы неизвестно. Приблизительно в двадцатилетнем возрасте Идзуми выходит замуж за Татибана Митисада, ставшего позднее наместником провинции Идзуми. От их союза появилась на свет дочь Косикибу, впоследствии ставшая поэтессой, как и её мать. Вскоре Идзуми уехала в столицу, чтобы ухаживать за больной императрицей. Отношения между нею и Татибаной стремительно портились, и в результате муж и жена расстались. Поэтесса состояла в романтических отношениях с принцем Тамэтака, сыном императора, однако вскоре он смертельно заболел и скончался. Позже у неё был роман с Ацумити, младшим братом Тамэтака, но он тоже скоро скончался. Все это подробно описано в дневнике «Идзуми-Сикибу-никки». Идзуми-Сикибу входит в число «тридцати шести величайших поэтесс» японского средневековья.
Перевод с японского языка Т. Л. Соколовой-Делюсиной
* * *
Еще когда я только вышла из домика для испытаний в лабиринт, я невольно подняла глаза кверху и увидела шпиль замка Владыки Кицунэ. Весь парк перед замком и стал запутанным переплетением сумрачных дорожек, которое нужно было пройти. Я вспомнила, сколько трудов мне стоило первый раз его преодолеть. В этот раз легче не станет.
И поэтому, когда я вывалилась из лабиринта у ступенек дворца, то я не удивилась. Правда, в тот момент я уже утратила способность чему-то удивляться.
У меня, так же, как и у многих, был период в жизни, когда я зачитывалась советской фантастикой, и я очень хорошо помнила свои впечатления от романа братьев Стругацких «Пикник на обочине». Не менее сильное впечатление на меня произвел и Андрей Тарковский с его фильмом «Сталкер». И я до сих пор помню «Мясорубку», которую нельзя было пройти, потому что она требовала жертву, перемалывая одного из героев и забирая у него жизнь. А вот в фильме герои «Мясорубку» прошли, и помню, как я тогда удивилась: «Кто-то же должен был погибнуть?»
Я шла через лабиринт, попадала в ловушки, не выпускала клинки из рук, экономила магию и использовала ее только тогда, когда другого выхода просто не оставалось. Я все время держала эту мысль в голове: «Я не буду тем, кто погибнет!»
Был ли лабиринт похож на оживший кошмар? Да. Именно им он и был. Приходилось не только размахивать клинками, но и думать и вспоминать все знания, что у меня были. Весь накопленный мною опыт, все книги, которые я успела к тому времени прочесть, и всех ёкаев, которых успела изучить.
Мне повезло, что я сразу это поняла, буквально на первой же развилке встретив Каппу*. Это один из самых распространенных ёкаев, похожий на помесь черепахи, лягушки и человека. Он нестерпимо вонял рыбой и протянул ко мне свою противную лапу, намереваясь затащить меня под болотную кочку, на которой сидел.
Я сразу зацепилась глазами за блюдце, что было у него на голове, и в котором плескалась вода. И вспомнила, что оно всегда должно быть заполнено водой, иначе каппа потеряет свою силу или даже умрёт.
Я проворно убрала в ножны клинки и склонилась в поклоне, как будто передо мной был император, ну, или Владыка Кицунэ. Каппа опешил и поклонился мне в ответ. Вода пролилась и я, тут же, не тратя времени и сил, отправила его обратно в его болото.
На одной физической и магической силе мне было не выбраться, поэтому я замедлилась и стала обдумывать стратегию, наблюдая за очередным монстром из-за угла.
Были в лабиринте и загадки и даже пазлы, что я когда-то так долго собирала в домике. Были и склизкие противные твари, которых я уже убивала, и это нужно было снова преодолеть. Ну, и не все ёкаи были такие относительно безобидные, как Каппа. Мне приходилось не только думать, но и сражаться, и сражаться.
И ближе к концу лабиринта силы мои стали истончаться. Я все меньше была способна соображать и все больше рассчитывала на силу, ловкость и выносливость.
Я была вся в крови, в слизи, в болотной жиже, в гное и еще бог знает в чем, когда все же вывалилась из лабиринта.
Такое уже было. Опять передо мной сиял замок Владыки Кицунэ во всем его великолепии, а я была на пределе своих возможностей и похожа на грязное чудище.
До арки Тории, что стояла как раз перед ступенями замка, я дохромала, опираясь на меч, как на трость. Ножны были надежными, и я могла себе это позволить.
Я выдохнула и шагнула в арку Тории, с наслаждением чувствуя и магическое насыщение, которое наконец-то до краев наполнило все мое тело, и очищение, и свежую прекрасную одежду, соответствующую для визита к Владыке Кицунэ.
У замка меня никто не встречал. Никто не помог мне подняться с колен, на которые я все же упала прямо на ступеньках крыльца. Я обернулась, чтобы увидеть, как исчезает лабиринт, и вместо него снова появляется сад Владыки Кицунэ.
Другого выхода, кроме как идти на прием к Владыке, я не видела. Я шла по коридорам в уже известную мне комнату, но неожиданно никого в ней не обнаружила. Я рассматривала розовых кицунэ, кружащихся в розовом вихре, и понимала, что мое собственное изображение не улучшилось. Наоборот, оно стало еще примитивнее.
У меня восемь хвостов. Я прошла все испытания, что приготовила мне Долина, и даже последний смертоносный лабиринт, но все еще была розовой. Я лениво пошевелила восьмым хвостом. Я толком не освоилась с седьмым, а у меня уже и восьмой есть. Теперь даже и представить не могу, как будут проходить мои тренировки.
Я потерла лоб. Да, арка Тории меня восстановила, но все же я сильно устала. Очень хотелось прижаться к тёплому, родному телу Тамэ и отдохнуть.
Я села прямо на голый пол, хотя могла достать из Инро что-то, но не стала этого делать. Просто плюхнулась, скрестила ноги и принялась медитировать. Сколько я так сидела? Я не знаю, но точно долго. Мне показалось, или Владыка Кицунэ чего-то выжидал?
Он появился стремительно. Дверь с громким треском отлетела к стене и сильно ударилась об нее. Я проворно вскочила на ноги и склонилась в глубоком поклоне.
— Аика, девочка моя. Рад тебя видеть! Ты не посетила меня, когда прошла испытание на седьмой хвост, но хотя бы сейчас я тебя лицезрю, — и Владыка Кицунэ протянул руку, поднимая меня из поклона.
— Это честь, как всегда, видеть вас, Владыка, — не поднимая на него глаза,