размеров, а река поднялась в берегах.
Баязид и Мустафа этого не заметили, а вот жители посёлка удивлённо блуждали по недавним болотам, почёсывали бороды и покачивали головами. Почёсывали бороды они и потому, что болота вдруг оказались выкупленными русским купцом Петром Алтуфьевым, о чём у последнего оказалась грамота, подписанная верховным князем Мегрелии Георгием Дадиани. А болот, как уже говорилось, в округе Поти было много. Очень много.
Пётр Алтуфьев, прибыв в Поти, сразу принялся за разметку земли под строительство крытых сборочных цехов и верфи. Для верфи подошло одно из бывших болот, начинавшихся от самых гор, превращённое кикиморками в симпатичное глубокое озеро, куда, кстати, и стекалась вся вода из окрестных болот. Озеро собирало в себя водные горные потоки и соединялось с рекой небольшим каналом.
Там же на озере мастера, прибывшие с Петром Алтуфьевым, собрали из заранее сбитых деревянных щитов временную царскую резиденцию. Резиденция выглядела убого, ибо щиты не имели украшательств, и Баязид с Мустафой удивленно и брезгливо морщились. Однако, когда после возведения трёхэтажного терема, мастера приступили к креплению на стены керамических изразцов, и Мустафа с Баязидом, и местные жители ахнули.
На сияющих глазурью стенах стал проявляться великолепный сине-голубой узор, могущий посоперничать с узорами керамики дворцов визиря и султана. Синий цвет первого этажа переходил в сине-голубой второго, второй этаж переходил в светло-голубой цвет третьего и переходил снова в тёмно-синий с золотом. Четырёхскатную крышу дворца покрыли черепицей золотой глазури.
На сборку царского временного дворца потребовалось две недели.
Как сказал царю Пётр Алтуфьев: «Больше времени потратили на установку и разборку строительных лесов.
— А я тебе что говорил?! — усмехнулся государь. — Во всём нужна сноровка и тренировка. Сколько вы его собирали и разбирали в Ростове? Раз пять?
— Ну, да…
— Вот… Зато, про дворец построенный Петром Алтуфьевым за один день станут рассказывать по всему шёлковому пути. И особенно будут рассказывать про то, как он вдруг исчезнет.
Алтуфьев сначала рассмеялся, а потом помрачнел.
— Изразцы охранять надо. Не садили мы их на цемент.
— Изгородь установите.
— Да, это понятно… Надолго мы здесь? Хоть внутри дворец успеем достроить? А то ведь ни лестниц, ни пола на этажах не уложено. Ну, кроме твоей светёлки на втором, конечно.
Они уже давно разговаривали «на ты». Пётр царя Александра называл, либо «государь, ты», либо «Александр Васильевич, ты».
— Да, стройте потихоньку. Я пока на шхуне поживу. Да и пленники наши там же поболтаются. Нечего им на берегу делать. Захаживать буду, конечно
— Ну и ладно. Мы-то занесли, все конструкции вовнутрь и положили. Хорошо, что без гвоздей и клиньев хоромы сии строятся. Стучать не будем.
— Да, стучите! Кому какое дело, что в дворце царском происходит?
[1] Обрушенное зерно — зерно с удалённой наружной оболочкой, содержащей в себе вещество, трудно усваиваемое человеком.
Светёлкой Петр Алтуфьев «обозвал» царскую приёмную, расположенную, на втором этаже, площадью сто квадратных метров. Выше «светёлки» помещений не было, и поэтому приёмная венчалась арочным потолком, собранным, кстати, из корабельных шпангоутов.
Сразу по прибытии в Поти Александр собрал совещание. Так как земли принадлежали христианскому князю, от которого у русского царя имелась дарственная на размещение посольства и строительство под него здания, и здание уже было построено, собрались не в шатре Баязида, а в Русском Дворце.
Второй наследник Османской Империи был неприятно удивлён, когда Мустафа сообщил ему, что прибывший в Поти русский царь, едва вступив на землю, распорядился собраться у него во дворце. Баязид уже привык, что именно он является главнокомандующим сборной армии, уже теперь насчитывающей около шестидесяти тысяч воинов. Войска прибывали практически ежедневно, и сосчитать точное число войск не представлялось возможным.
И вот прибыл тот, перед кем даже его мужественный и бесстрашный брат Мустафа, имевший лицо и осанку орла, вел себя как ручной ягнёнок. И это, на минуточку, при значительной разнице в возрасте. По словам брата Баязид знал, что русскому царю было около тридцати лет, а выглядел он, от силы, лет на двадцать.
Баязида тешила гордыня, что он управляет войском неверных и, что по мановению его руки, упрямые иноверцы вскоре, бросятся на крепость Трапезунд. Бросятся и, наверняка, все умрут, потому, что эту крепость разрушить и захватить нельзя. Это Баязид знал наверняка, потому что был в этой крепости и видел её изнутри.
Откровенно говоря, Баязид не верил в то, что Мустафе удастся захватить власть в Османской Империи. Это не удалось ему, Баязиду, с первым Лже-Мустафой, а тогда поднялось огромное количество янычар. Все войска, наступающие на Венгрию, развернулись и направились на Истамбул.
Баязид согласился поддержать Мустафу только лишь потому, что оказался вовлечённым в заговор против персидского шаха Тахмаспа. Все персидские инициаторы заговора были схвачены и брошены в темницы. Баязид, его сыновья и сторонники, прибывшие с шехзаде в Персию, были ограничены в перемещении и практически заточены в здании дворца второго визиря.
Только прибытие в столицу Персии Казвин Мустафы с послом от русского царя Александра, спасло Баязида от выдачи его представителям султана Сулеймана, которые уже давно вели переговоры с шахом о выдаче Баязида отцу.
Именно поэтому «узнавание» Баязидом брата «произошло» очень быстро, хотя Баязид до сих пор блуждал в сомнениях: Мустафа — это, или самозванец. Всё говорило о том, что это Мустафа. Человек ходил и двигался, как брат, говорил, как брат, знал дворцовые байки султанта, но рассказ шехзаде о перемещении из шатра султана во дворец русского принца по воздуху противоречил логике и здравому смыслу. Однако Баязид отбросил мысли о самозванце и сделал вид, что поверил «брату» искренне. В этом он убедил и своих сторонников. Некоторые из них тоже знали Мустафу и согласились с Баязидом, что «самозванец» на шехзаде Мустафу похож очень сильно.
Но Баязид никак не думал, что ему придётся кому-то подчиняться, кроме своего брата — будущего султана, Аллах вершин[1]. А тем более, какому-то Русскому Царю, захватившему города в устьях двух важнейших рек: Астрахань и Танаис.
Русские князья стали называться царями, а это плохой знак, говорящий о том, что они стремятся к владению землями тюркских каганатов, входивших в империю чингизидов, правители которой тоже называли себя царями. А Осман завещал эти народы и земли своим наследникам, то есть, ему, Баязиду…
Он, Баязид, в отличие от Мустафы, поддерживал заявленную Османом идеологию «гази»[2] для оправдания набегов и войн. И это он, в отличие от первого наследника престола империи, готов поднять
