а, вернее, единицам. Первый я отмела сразу, но если второй окажется неподъемным по цене, придется вернуться сюда. Это был даже не дом, а что-то вроде сарая из досок. Щели замазаны глиной и на две трети стены с улицы засыпаны землей. В общем, больше землянка, чем дом. Пахну́ло безнадегой, но я успокаивала себя тем, что над нами больше не будет Фалеи.
Второй дом был из камня. Хоть он и находился дальше от центра этой «прекрасной» Синцерии и города-героя Гордеро, на дом он походил больше. Небольшой сад, где можно посадить необходимые овощи хотя бы на лето, лес за домом, где, наверное, было полно ягод, грибов и разбойников.
Внутри все было таким маленьким, что я чуть не заплакала. Одна комната что-то вроде кухни с печью и углом для сна, а вторая еще меньше, и сейчас всю ее занимали полати – дощатый настил на ножках, куда можно было залезть прямо от дверного проема без двери и настолько низкого, что приходилось согнуться почти пополам. Конура! – подумала я и спросила Лафата, сколько стоят эти апартаменты.
— Если продадим карету и лошадь, добавим к этому монеты, что у нас есть, тогда хватит, - Лафат, кстати, был доволен домом, считал, что это очень даже «ничего», да еще и две лошади останется. Видимо, на одной будем ездить, а вторую доедим в овраге за зиму, как в известном анекдоте. Я пыталась шутить про себя, но вариантов все равно не было, и я согласилась.
Девушки, к слову, тоже радостно засуетились, и предложили продавцу сразу забрать и лошадь, и карету. Но продавец не горел желанием часть денег взять бартером.
Оставив их уже на новом месте гонять не выпитые утром чаи и смотреть в окно, отправились оформлять покупку сразу. Пришлось ехать на рынок и долго продавать там одну из лошадей с каретой. Потом ехать в какое-то странное место, где нам дали бумагу, в коей значилось, что дом принадлежит теперь мне. Документов моих, к слову, не спросили, а это значило, что наши хоромы будут принадлежать тому, в чьих руках окажутся бумаги. Еще один мир, в котором без бумажки ты – асоциальный элемент, ну, по сути, и общеизвестный вариант фразы здесь тоже подходил.
В дом мы с Лафатом вернулись, когда уже начало темнеть. Хотелось страшно есть, полежать, погреться у печи и завыть от покупки, но пришлось делать совсем другое.
Дома нас ждали причесанные, переодетые в чистое девушки. Они пили чай, обсуждали дом и улицу, по которой уже совершили променад. Три пары глаз засветились радостью, как только мы вошли, но выражение моего лица, судя по всему, быстро поменяло их настроение.
— А почему холодно? Вы не топили печь? Не готовили еду? У нас есть немного крупы и муки с дороги, есть сушеное мясо, - стараясь не поднимать голос, спросила я, а внутри назревала волна обиды.
— Мы подумали, что вдруг вы не купите дом, и нам придется уйти, - ответила за всех Палия.
— А еду сварить можно было? Даже если не купили бы, мы могли бы уйти с кашей, - я села на лавку и поняла, что куртку расстегивать желания нет. Девушки плотнее закутались в одеяла, наблюдая за Лафатом, который пошел за дровами.
— Мы приготовили тебе платье, а еще, Дашала заплела Крите волосы. Можем и тебе сделать так, - совсем не теми словами попыталась успокоить меня Палия.
— Давайте договоримся, что теперь вы будете делать то, что я скажу. Иначе нам придется и из этого дома съехать, - ответила я и решила не злиться. Теперь я уверилась в одном – мне и правда придется отвечать за них. Так что, некоторым, пожалуй, можно и замуж.
Лафат занял лавку в кухне. А мы все вместе улеглись на полатях. Пахло сыростью и мышами, но теперь это был наш дом, и сердце сладко пело. Печь грела, с потолка не капало, и это было самым главным сейчас.
С раннего утра мы принялись за дело: сначала Лафат проломил нормальный дверной проем в нашу женскую спальню, а мы убрали паутину и мусор. Сварили остатки крупы, Дашала накатала привычных всем уже шариков. Я не спорила, хоть и хотелось поесть кашу в том виде, как я ела с детства. Юг этого мира отличался тем, что ложки были не распространены, а значит, вся еда была в виде кусочков. Бульон пили из кружек, вприкуску с комочками каши, хлебом и хорошо разваренным, как из русской печи, мясом.
Оставив девушек заканчивать уборку, мы с Лафатом верхом поехали в город. Нам нужен был рынок. Мне не терпелось увидеть этот хвалёный Гордеро. Лафат был хорошим спутником: мало спрашивал, не подгонял, не навязывал своего мнения.
— Что ты хочешь увидеть здесь, Мали? На еду у нас достаточно денег. Через время продадим еще одну лошадь, - начал он, как только мы проехали улицу, на которой находился наш дом.
— Думаю, стоит продать прямо сейчас, Лафат. Нам и одну-то особо нечем кормить. Остатки фуража закончатся через пару дней, а еще нужно сена прикупить, да и сарай, где лошади стоят, чинить, а для этого монеты нужны. Так что, сегодня вернемся на обеих, а завтра ты продашь еще одну лошадку, - я похлопала по шее кобылку, которая, вероятнее всего, и уйдет от нас.
— Хорошо, Мали. Ты расскажешь мне о том «плане», что говорили Крита и Палия?
— На самом деле точного плана нет. Я хочу посмотреть, как выглядят женщины в Гордеро. Сейчас холодает с каждым днем все сильнее, но должны же быть хоть какие-то… балы. Ну, место, куда они приходят нарядные, с пышными прическами, в дорогих платьях…
— Наверное. Этого я точно не знаю, - Лафат загрустил, потому что не понимал, чего я хочу на самом деле.
Ближайший рынок был минутах в десяти от нашего дома, картина не менялась – те же каменные «скворечники» на три окна, как наш. И это Гордеро – город всего самого лучшего? Я хотела было уже съязвить и ответить Лафату, мол, и городишко-то так себе, но картина начала меняться: дома стали больше,
