Крепко сбитый, крупный Молниехвостый (который, тем не менее, еле дотягивал мне до подбородка) нервно теребил край циновки, на которой сидел.
— Доброго дня тебе, вождь, — широко улыбнулся я ему. — Пусть духи твоего рода оберегают тебя.
— И твои-тко тебя, — кивнул в ответ горец. — Большой вождь, людовы недовольничают.
«Началось! — мысленно закатил я глаза. — Начинает клянчить».
— Чего не так?
— Лес пустовеет. Звери-тко твоешными воями повыбиты. Нет совсем охоты. Совсем.
— Извини, вождь, но нам нужно есть. Я думаю, небольшой скоромный подарок сможет утешить твоих людей.
Как раз поднесли шкатулку, я велел открыть ее и протянуть горцу. Оцколи невольно потянулся к безделушечным сокровищам. Но замер и убрал руки.
— Нет, — вздохнул он с горечью. — Что те каменюки, их не поедовить. Большой Вождь… Не трожь лес. Не пущевай своих охотников! То наше угодье. Мы там кормимся.
Я пристально всмотрелся в дерзкого вождя. Тот кряхтел-сопел, но взгляд выдержал. Видимо, и впрямь его роду тяжко приходится с такими соседями. Аскуатла тоже жаловаться стал, что дичи совсем мало, приходится уходить за ней всё дальше.
— Може… Може, тебе возвернуться в свои низинища? — практически прямо послал меня оцколи.
— Я бы и сам рад… Да нет такой возможности, вождь. Ты уж потерпи.
— Мочи нет терпеть!
— Давай так: пусть твои люди покажут, где заканчиваются ваши охотничьи угодья. И мы станем охотиться дальше.
Молниехвостый обрадовался, а я внутренне улыбнулся: все равно охотникам придется уходить за добычей дальше, так что мы ничего особо не теряем. Кроме того, что мясо будет добываться еще дольше… Проклятье!
Горский вождь выразительно посмотрел на шкатулку, но я его намеки проигнорировал. Надо было сразу брать.
Вопрос пропитания становится самым острым. Поставки зерна из Крыла еще идут, а вот из Излучного почти прекратились. Широкий Дуб жалуется, что астеки выгребают всё подчистую. Да и трудно вывезти много зерна под их надзором. Нужно было изыскивать внутренние резервы. По счастью, приближалось время весеннего сева (в наших горах — просто сева, здесь два урожая вырастить невозможно). Приходящий Завтра уже вторую неделю, как развернул бурную деятельность по подготовке полей. Вокруг наших лагерей изыскивали любые удобные места под участки, выжигали растительность. Рабочих рук было хоть отбавляй, так что сотни человек ежедневно вручную корчевали корни, собирали и уносили камни с участков. Некоторые ходили по склонам с корзинами, собирали плодородную почву и рассыпали по будущим участкам.
Работа кропотливая, и, похоже, эти трудозатраты не окупятся, но я поддержал начинание. По крайней мере, у людей появилось дело, конкретные цели. Хотя, все мы надеялись, что до сбора урожая уже переместимся в низину.
Через три дня однообразного бытия меня разбудили самой долгожданной новостью.
— Владыка! Люди Ицкагани пришли… Они Конецинмайлу привезли.
Я моментально вскочил с постели.
— Как привезли? Что с ним?
— Живой-живой, владыка! — засуетился стражник, осознав, что брякнул двусмысленность. — Просто он-то пути не ведает, вот поэтому и привезли.
— Ко мне немедля!
Когда Дитя Голода вошел в мои «хоромы», я не удержался и стиснул его в объятиях. Одной рукой, но так, что на две обычных хватило бы. Все мои надежды и тревоги замыкались на этом человеке, который должен был найти помощь в Цинцунцанне.
— Ну?! — я ждал главного… но мой посол отрицательно мотнул головой.
Я выдохнул и сел. Это была моя главная надежда… Ну, хоть, какая-то определенность.
— Ладно, давай теперь по порядку.
В мою хижину уже вваливались поднятые вестниками генералы. Тихонько садились у стеночки и слушали Конецинмайлу.
— Я сначала, как ты и велел, владыка, неприметно ситуацию изучал, — вещал Дитя Голода. — В Цинцунцанне тревожно было. Все шептались о набегах степных чичимеков. Кого-то разбили на далеком западе — я даже не знаю, как далеко. А потом до меня дошли вести о нашествии астеков на наши земли… После этого я решил открыться и заявить, что я твой посланник. Но… Но меня даже не допустили к их правителю — каконци. Я в то время уже свел знакомство с несколькими купцами из Закатулы, они мне и помогли обжиться в столице пурепеча. Торговцы с помощью своих связей свели меня с уандари всех купцов, вхожим во дворец. Тот сказал, что нужны дары. Купцы снова помогли мне. И я с дарами прошел к управителю одной из четвертей. Тот дары принял, меня выслушал. Но в итоге ничего не сказал, и встречу с каконци не организовал. А потом… А потом из Цинцунцанна вышли сразу два войска: тысяч по пять каждое, не меньше. И состояло оно почти из одних уакусеча и кенгариеча. Почти все знатные роды ушли в те походы: один на север, другой — на запад. И я понял, что теперь пурепеча точно нам не помогут. В столице войск почти не осталось.
Дитя Голода развел руками.
— Я написал послание, отправил его домой, на удачу. А потом и сам двинулся. В Горячих Землях пристроился к торговцам и двинулся вниз по Мезкале.
— Мне никакое послание не приходило, — заметил я.
— А я сейчас расскажу, — улыбнулся Дитя. — Когда мы плыли в сторону Излучного, на реке стояли несколько рыбацких лодок. Оказалось, не просто так стояли. Рыбаки те были из Черного Урочища, причем, те, что меня в лицо знали. Подплыли к каравану, заметили меня и сказали, что великий имачата Ицкагани приглашает меня к себе. Я удивился, но ситуация-то сложная. Может, вы здесь так договорились.
— Нет, — протянул я, подобравшись весь. — Мы так не договаривались. Продолжай.
— Далее рыбаки поступили еще страннее. Высадились на берег и потащили меня в Урочище горами, хотя, у них были лодки. Там Ицкагани меня встретил и объяснил, что послание получил он сам. Владыка, говорит, в горах прячется, найти его трудно, так что он не стал рисковать посланием и оставил его у себя.
Уже все генералы смотрели на меня удивленно. От Конецинмайлы не укрылись эти взоры, но он продолжил.
— Я настаивал, говорил, что мне очень важно встретиться с владыкой. Ицкагани держал меня у себя «в гостях» два дня. Потом все-таки согласился отвезти. И это тоже странно произошло: меня положили на дно лодки, укрыли тряпьем и корзинами и так везли почти до самого Крыла… Имачата объяснил это тем, что кругом враги…
— А я говорил! — влез в разговор Черный Хвост, который никогда до конца не доверял хозяину Черного Урочища. — Зря ты положился на Ицкагани. Я знаю, владыка, ты веришь, что заколдовал его. Но этот хитрый койот просто себе на уме. Выгадывает. Вот и решил, что с астеками ему выгоднее.
— Погоди! — скорчил я гримасу недовольства. — Он ведь Дитя довез. Доставил!
— Видимо, решил, что опасно еще открыто выступать. К тому же, уж прости, Конецинмайла, но ничего важного ты нам не привез… То, что пурепеча не придут — так, может, нам только хуже от этого знания… А письмо он зачем перехватил? Ведь он знает, как доставить его в горы!
— Письмо, это да, — кивнул я, качая головой. — Это, действительно, странно.
Так мы ни к чему и не пришли на том спонтанном совете. Доверять Ицкагани — это, конечно, был риск с моей стороны. Слишком много у нас в прошлом было проблем… Но именно это и делало его идеальным кандидатом на место двойного агента. Только ему и могли поверить астеки. Только этот имачата мог сдержать гнев завоевателей и организовать мирное «покорение» Четландии. Без лишних жертв.
Кто бы знал, что этот длинный день окажется столь богатым на гостей снизу!
— Владыка! — уже в темноте услышал я призыв стражи. — С низины привели гонца от Широкого Дуба. Вести к тебе? Или пусть до утра обождет!
— Веди, конечно! — вскочил я с циновки, на которой предавался ковырянию ран, ибо сон, как назло, не шел. — В большую хижину веди!
Посланник — уже знакомый гонец, который приходил в наш лагерь в третий раз — с поклоном протянул мне новую тряпицу (бумага, видимо, в Излучном совершенно кончилась). Письмо было непривычно коротким даже для Широкого Дуба.
