крышке приподняться, из-под пола наоборот появилось слабое свечение. Да и запах… такой аромат бывает в больнице. Запах чистоты, лекарств и боли. Даже странно. А еще давить на мозги стало ощутимо сильнее. Настолько сильно, что даже мне на секунду захотелось захлопнуть плиту обратно и убраться подальше. Но я, повторюсь, уже закусил удила. Ремус сунулся было за мной, проследил задумчивым взглядом, как осыпается невесомым пеплом обтрепанный край рукава, и испуганно отскочил:
— Оставайся на стреме, — велел я парню. Заметив сомнение на лице, успокаиваю: — Будет что-то интересное — покажу.
— Вы там осторожнее, командир.
Кере ничего говорить не стал, но стоило спуститься вниз, услышал ее шаги. Вряд ли она прониклась заботой, просто богине тоже не чуждо любопытство.
— Ух, какое мерзкое место! — восхитилась богиня. — Не думала, что в тварном мире может быть так мерзко! Как будто попал в один из доменов Икела [2] и не знаешь об этом!
— Я смотрю, ты прямо много времени в Демос Онейро провела, — не то что бы мне было интересно, просто так спросил, чтобы отвлечься. Потому что ощущения были действительно как в кошмарном сне. Если в верхней части храма просто тоска давила, то здесь добавилось еще ощущение присутствия. Примерно то же чувство, как бывает во время сонного паралича. Ты точно знаешь, что кто-то рядом есть, и этот кто-то на тебя смотрит. Недобро смотрит. Двигаться трудно, как будто из тебя вдруг вынули все мышцы. Да и не хочется двигаться — хочется закрыть глаза и голову руками и просто переждать. При этом кожу понемногу начинает печь, как бывает при солнечном ожоге, но на это уже как-то не обращаешь внимания.
— А где мне еще быть? Когда я в тварном мире — старшие следили так пристально, будто я только и делаю что экпирозы [3] устраиваю! — Кера, в отличие от меня, никаких проблем с движением не испытывала, и с любопытством оглядывалась по сторонам. — Лучше бы за пришлыми так смотрели, может, теперь бы не томились в Тартаре. На Олимпе я сама не хотела. Тоска смертная, все чинно и благостно. И неизменно! Только и оставалось, что во владениях Гипноса бродить. Тем более, племянникам до меня дела не было, по большому счету. Даже хулиганить иногда разрешали. Кстати, тебе помочь?
Богиня наконец-то заметила, что я буквально парализован ужасом и с интересом уставилась в глаза. А мне неожиданно стало обидно: как это так — я, да не справлюсь без помощи с каким-то наведенным страхом? Злость помогла сосредоточиться. Первый шаг дался с усилием, дальше пошло легче, хотя ужас так и не ушел окончательно — затаился где-то на краю сознания. Стоило чуть расслабиться, и он снова начинал накатывать душной волной.
— Неплохо держишься, — с некоторым даже уважением отметила Кера. — Если даже мне не по себе.
Коридор, на самом деле совсем короткий, растянулся, казалось, на километры. Кера возле дверного проема оказалась первой, и ее удивленное восклицание помогло мне преодолеть последние пару метров. Оценить с первого взгляда содержимое крохотной комнаты не получалось. Какая-то мешанина блестящих медных трубок, маятников и стеклянных колб. Приглядевшись, заметил среди этого винегрета вкрапления темно-красного мяса, будто бы еще живого, продолжавшего вздрагивать и сжиматься.
— Это что?
— Stercusaccidit! Scrofa stercorata et pedicosa! — впервые слышу от Керы столь грязную брать. Обычно ее из себя не вывести. — Что за извращенный мозг у этих тварей!
— Если ты понимаешь, что тут, то объясни уже и мне! — не выдержал я.
— Видишь эти куски? Вон там сердце, а вон там — кусок мозга, а вон еще почки с легкими. Пока не впечатляет, да? — криво ухмыляется девушка. — А теперь представь, что этот смертный еще жив. Знаешь, что он чувствует? Я тебе объясню: боль, отчаяние, горе, страх, ужас, ярость, счастье, восторг, дикий смех и возбуждение. Все возможные чувства одновременно и десятикратно усиленные. Дикая, непрерывная мука и такое же бесконечное наслаждение.
Кера зашла в комнату и протянула руку к плоти, заключенной в медную оправу, но стоило ей прикоснуться, раздался громкий треск и девушку отбросило назад с силой впечатав в стену.
Еще одну порцию мата я пропустил мимо ушей — заметил в потолке комнаты круглое отверстие, в которое уходят трубки и проводки. Несколько шагов ближе, и я имею удовольствие наблюдать золотую полусферу — отражатель линзы. Той самой, что в верхней части храма испускает столб волшебного света.
— И это от этого тут все так светится? — уточняю я.
— Да, смертный, — кивает головой Кера. — Людские чувства. Эта мерзость не гнушается ни одним источником силы. Уничтожает бессмертную душу ради того, чтобы очищать одних смертных, а другим являть чудеса и растить в них веру. Безотходное производство.
Да, омерзительно. Но реакция Керы меня удивила:
— Разве ты сама не питаешься людскими страданиями?
— Питаюсь, — соглашается Кера, с трудом поднимаясь на ноги. — Такова моя природа. Но я не нарушаю запрет! Я не уничтожаю души! Те, кто погиб благодаря мне, просто уходят за кромку, переплывают Стикс и уходят в царство Аида. А за перенесенные здесь муки Полидегмон [4] даже облегчает им посмертие. А после такого, — она ткнула пальцем в машину, — от души ничего не остается. Совсем! Она просто медленно разрушается. Эти твари идут против замысла изначального Творца! В общем, так, смертный. Прошу — добей этого несчастного, пока он окончательно не развоплотился. Сам видишь, у меня не выходит.
Я уже и так собирался, тем более от окружающей атмосферы у меня начала в пыль рассыпаться одежда. Кожа пока держалась, но зудела все сильнее. Достал револьвер и выстрелил… попытался выстрелить, потому что курок щелкнул всухую. Взвел заново, еще раз — бесполезно.
— Напрасно стараешься, — покачала головой Кера. — Здесь эти ваши новомодные придумки не работают.
— А если так? — с этими словами я подхожу к механизму и бью прикладом винтовки по тонкостенной стеклянной колбе. Ощущение, будто в бетонную стену ударил — скорее приклад расколется.
— Нужно по-другому. — Объясняет Кера. — Попробуй манном. Я помогу.
Тот, кто когда-нибудь пытался перемножать пятизначные числа сидя под водой меня поймет. Это и так-то непросто, а уж когда не хватает воздуха… На плечо ложится узкая рука, и становится немного полегче. Медь трубок… чистая. Патине места нет. Влаге — тоже. Все это нагромождение трубок — великолепно отлаженный механизм, находящийся в стерильных условиях. Самое слабое место здесь — это части несчастного. Одна неприятность — непосредственно на организм мой дар не действует. На живой организм. А этот набор органов по словам Керы все еще живой человек.
