Сколько времени я пребывал в несознанке на этот раз, сказать было трудно. Может, минуту, может, час, а может быть и еще один год мимо промчался. Радовало одно — сейчас голова у меня абсолютно не болела! Да и все тело переполняла такая непередаваемая легкость, какой я в жизни не испытывал (если учесть, что помнил я лишь несколько часов от силы)! Прямо настоящее блаженство!
Вздохнув с облегчением, я открыл глаза и с интересом осмотрелся. Лежал я в небольшом рабочем кабинете с высоким потолком на кожаном диване с высокой спинкой. У большого и покрытого морозными узорами окна стоял массивный стол, покрытый основательно потертым зеленым сукном. Вдоль стен — высокие деревянные шкафы, забитые какими-то книгами, размохраченными тетрадями и пухлыми папками. В кабинете имелся даже сейф — большой железный ящик, выкрашенный белой краской и раскрячившийся в углу рядом со столом.
В кабинете никого не было, поэтому я закрыл глаза, продолжая наслаждаться этим изумительным состоянием, когда ничего не болит. Да я даже пошевелиться боялся, чтобы ненароком не прервать эту настоящую эйфорию.
Но долго расслабляться мне не позволили — скрипнула входная дверь, и в кабинет стремительной походкой вошел человек в белом халате. На вид ему было глубоко за шестьдесят. Густые, но основательно побитые сединой волосы врача были зачесаны назад, а белоснежные усы и аккуратная бородка клинышком делали его похожим на сказочного доктора Айболита. Да и вид он имел самый добродушный.
Заметив, что я пришел в себя, врач довольно улыбнулся и подошел к дивану.
— Ну-с, молодой человек, как мы себя чувствуем? — поинтересовался доктор, присаживаясь на стул, стоявший возле дивана.
— Никогда себя лучше не чувствовал! — абсолютно искренне ответил я ему. — Спасибо, доктор! Не знаю, правда, вашего имени-отчества.
— Лазарь Елизарович Рыжов, — представился врач. — Медик четвертого ранга Силы и, по совместительству — главный врач этого госпиталя.
— Мамонт… Это имя такое, — поспешно добавил я. — Мамонт Быстров…
— А ведь я вас прекрасно помню, молодой человек, — печально произнес Лазарь Елизарович. — Ведь это ко мне в госпиталь вас доставили год назад… И я не смог вам помочь — всего моего целительского дара не хватило… — И он виновато развел руками. — Слишком мощным оказалось воздействие вражеского Менталиста на ваши нейронные связи, да и повреждения, нанесенные близким разрывом мины, практически не оставили вам шансов. Тело я вам, как смог, починил — а вот с мозгом произошли необратимые изменения. Я до сих пор не понимаю… Как… как вам удалось восстановиться?
— Лазарь Елизарович, — я усмехнулся, глядя в мудрые глаза Целителя, — спросите чего полегче! Я только несколько часов назад пришел в себя и ни черта не помню! Даже имени своего…
— Да, я знаю, — кивнул врач. — Но за это время уже успели совершить невозможное! Как вам удалось уничтожить троих вооруженных головорезов, в таком состоянии? Ведь у вас ярко выраженная ригидность левой половины тела! Я уже умолчу о том, что год назад вы вообще были парализованы! Но, ведь и сейчас вас практически не слушаются рука и нога!
— Не знаю, доктор… — Пожал я плечами. — Как-то получилось… А рука с ногой слушаются, только очень плохо…
«У меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает[1], — неожиданно возникла смутно знакомая цитата у меня в голове, вторящая моему ответу врачу. — И пенсия хорошая, только маленькая[2], — тут же догнала её вторая».
Ну, вот, откуда это опять из меня вылезло? Причем тут какое-то правильнописание? И пенсия? Ведь лет-то мне всего лишь двадцать пять?
— Что-то случилось? — Видимо, заметив некоторую нервозность в моем взгляде и «повышенную» задумчивость, поинтересовался Рыжов. — Вам плохо? Хотя, я ничего такого не замечаю в вашем организме… — убежденно произнес Медик, слегка поводив надо мной раскрытыми ладонями.
— Да, нет, доктор, — мотнул я головой, — чувствую я себя прекрасно! Спасибо вам! Просто мне в голову постоянно лезут какие-то мысли… Чужие… странные… одним словом, мне такие не свойственны, — решительно произнес я. Кто знает, может быть, этот Медик сумеет мне помочь от них избавиться?
— А отчего вы-таки решили, что эти мысли чужие и вам не свойственные? — ехидно прищурившись, спросил меня Лазарь Елизарович. — Ведь вы совсем ничего не помните? Может быть, это как раз и возвращается ваша потерянная память?
— Не знаю… — Вновь пожал я плечами. — Только уж очень странные мысли в голову лезут, товарищ доктор…
— Например? — Живо поинтересовался Медик.
— Я вот только что про пенсию подумал, — решил поделиться с доктором тем, что никак не давало мне покоя, — что она у меня хорошая, но маленькая. Следом же подумал: какая нафиг пенсия, когда мне только двадцать пять? Но и это не самое страшное…
— А что же?
— А то, — выдохнул я печально, — чувство такое у меня… как будто я не двадцать пять лет прожил, а все сто два года!
— Именно сто два? — уточнил Рыжов. — Ни годом больше, ни годом меньше?
— Угу — именно сто два! — подтвердил я. — А почему так, даже и не спрашивайте — все равно не отвечу.
— Весьма и весьма интересно! — Изумленно покачал головой Лазарь Елизарович. — Откуда же взялась такая цифра — сто два года? Я, признаться, ни с одним человеком, перешагнувшим столетний рубеж и не встречался никогда. Разве что в газетах… Вот, помню в 30-е годы, во время очередной переписи населения выскочил в Азербайджане старичок один 1805-го года рождения! Я даже имя его запомнил — Ширали Муслимов…
— Так это ему, выходит, 125-лет тогда стукнуло? — Я удивленно покачал головой. — На сотню больше, чем мне сейчас!
— А ведь он абсолютно обычным человеком был! Без всяческих задатков Силовика! Или вот, например… — Лазарь Елизарович неожиданно замолчал, словно над чем-то напряженно размышляя.
— Товарищ доктор! — окликнул я его. — Что случилось?
— А ведь ему-то как раз сто два года и было… — задумчиво произнес Медик. — Но, ведь вы к тому времени уже не реагировали ни на какие раздражители, значит, не могли быть в курсе… Хотя, на подсознательном уровне могли и уловить…
— Лазарь Елизарович, о чем это вы? — вновь попытался достучаться я до доктора, разговаривающего сам с собой.
— Сейчас… — Медик вскочил со стала и подбежал к железному ящику. Ключ от сейфа торчал прямо в замочной скважине, по всей видимости, главврач запирал документы только на ночь. — Где-то она должна быть… — бормотал он себе под нос, засунувшись в ящик едва не по пояс. — Вот! — победно воскликнув, он всучил мне несколько газетных листов. — Читайте, юноша, и сами все поймете!
Я развернул сложенную в четверо газету и пробежал глазами по тексту. Это была «Правда» за девятое августа 1943-го года. На первой полосе практически во весь разворот были изображены стоящие плечом к плечу два человека. Первого я, как, впрочем, и каждый гражданин СССР от мала до велика, обязан был знать в лицо — товарищ Сталин в парадном мундире с маршальскими погонами на плечах и маршальской же звездой под воротничком и Золотой звездой героя Советского Союза на груди.
А вот второго — крепкого и величавого бородатого старика, в генеральской форме, с внушительным «иконостасом» из орденов и медалей, над которым тоже «горела» звезда героя, видел первый раз в жизни. Однако, мой взгляд тут же прикипел к этому морщинистому аксакалу, как будто…
Я мотнул головой, вновь прогоняя странную ассоциацию, возникшую у меня в голове. На секунду, на мгновение, мне вдруг показалось, что я смотрюсь в зеркало. И там, в этом волшебном и недостижимом зазеркалье вместо меня отражается вот этот самый боевой старикан, удостоенный, судя по изображению в газете, высшей военной награды.
И самое странное, что никакого дискомфорта я не ощущал, разом постарев на целую прорву лет. Что-то внутри меня говорило, что именно так и должно быть. Что зеркало не врет. Что я и он — единое целое! Вернее, он — это я, а я — это он!
— Черт! — выругался я, когда моя голова вновь начала наливаться тяжестью и болезненно пульсировать. — Опять…
