проходили рядом с ними. Их взгляды, всё так же, были прикованы к жирной тушке розовенького поросёнка, с большим трудом принимающего облик человека.
За блокпостом потянулись жилые кварталы обыкновенного города.
Ну, как — обыкновенного, скорее пригород какого-нибудь города Задрыпинска, где на каждого крестьянина, приходилось в среднем: один лапоть, полрубашки и три чёрных зуба.
Медленно, подобно пьяным попрошайкам, нас обступили со всех сторон низенькие одноэтажные домики.
В основном, это были хибары и лачуги бедняков, построенные на небольших по размерам земельных участках, ограждённых по периметру частоколами.
О, что это были за частоколы, мне показалось, что для них хозяева тащили с округи всё, что плохо лежит, лишь бы только слепить хоть какую-то оградку. Именно оградку, поскольку ничем иным это и не могло являться, если судить по высоте постройки.
Эти невысокие заборчики, едва ли мне по пояс, были сложены: из дерева, кусков железа, костей, каких-то кривых палок, вбитых в землю, с натянутыми между ними грязными тряпками.
Один из таких, покосившихся сразу во все стороны, заборчиков и вовсе украшали черепа не то коров, не то лошадей — вытянутые, рогатые и с тёмными большими глазницами.
«Вот так, Зябликова, работаешь, работаешь, честно трудишься, а потом раз — и твоя голова уже украшает чей-то палисадник!» — вылез из небытия внутренний голос, и я сразу пожелала ему замолчать и залезть обратно, откуда он вылез.
Мои кеды чавкали по неровной дороге, посыпаной жёлтым битым песчанником, и, чем дольше мы шли, тем всё более облагороженными становились окраины. Постепенно, одноэтажные лачуги и постройки, сменились на более обстоятельные, каменные, в два, а иногда даже и в три этажа. Вокруг домов завелась приличная зелень, пусть временами и разросшаяся, но скрывающая большинство недостатков обитания местных жителей.
Очень часто до меня долетали такие запахи, что оставалось только зажимать нос рукой и перебегать на другую сторону.
Вот так я и петляла, как заяц, белый.
Моё подсознание сразу подкинуло мне картинку запечённого в духовке блюда, с ароматной аппетитной корочкой. Пришлось сглотнуть слюну, но тут вновь в нос шибанул такой запах, что ни о каких зайцах, пусть даже и запечённых, я больше думать не смогла.
С течением времени местность поднималась, а вместе с ней и благоустроенность города: дорога из песчаной присыпки стала каменистой, а после и вовсе мощёной грубым булыжниками, стали встречаться постоялые домики, пивнушки, лавки, было даже одно увеселительное заведение с вульгарно нарисованной парой чересчур крупных женских грудей.
— А куда мы идём? — задала я очередной вопрос своей провожатой. Как и все предыдущие, его постигла та же участь — кануть в небытие. Женщина даже не удосужилась обратить на меня внимание, не то, что ответить на вопрос.
Я же, продолжала с интересом глазеть по сторонам, с маниакальным любопытством рассматривая: случайных прохожих, местный быт и пытаясь понять, как и чем здесь живут эти люди.
В голове роилась куча вопросов и я, то и дело, испытывала судьбу, но это было безуспешно.
— А куда мы идём? А как долго? А когда будем есть? А как вас зовут? А меня Зина Забликова! А у меня есть такая же неразговорчивая подруга Зойка. Она такая высокая, что...
Мой персональный гид полностью игнорировал моё любопытство, но, видимо, постоянный треск над ухом и поток вопросов вывели её из себя, после чего, я сразу ощутила, как в моей голове буквально взорвалась ментальная бомба, а по лицу потекла тоненькая струйка крови, отозвавшись солёным привкусом на тонких губах.
Попытаясь оттереть кровь с лица, добилась полностью противоположного эффекта, поскольку разводы крови и грязи сделали из меня, в высшей степени, бла-ародную даму, достойную общества конюхов, свинопасов или золотарей.
Ну а потом я увидела эти глаза — ледяные обжигающие глаза, в которых не было ни капельки тепла, одна только стужа, смерть и вечная ночь. Желание задавать вопросы пропало окончательно и какое-то время я шла молча, словно пришибленная на всю голову.
В очередной раз оглянулась по сторонам, всматриваясь в лица прохожих: толстая женщина, похожая больше на колобок, продолжала нахваливать булочки, разложенные в лотке, невысокий конюх — в одном из дворов — так и продолжал спорить о чём-то со здоровенным детиной выше двух метров роста, с зеленоватой кожей и торчащими из челюсти небольшими клыками. Чуть в стороне, молоденькая девушка, совсем ещё девчушка, лет пятнадцати, стирала в тазике бельё, поглядывая на лежащего рядом малыша, завёрнутого в тряпьё. И никто, никто не проявил к нам абсолютно никакого интереса. Мелькнула мысль, что разверзнись здесь адская бездна, да полезь из неё наружу орда чертей, вот тот зелёный красавчик даже не почешется.
Я было подумала — дело в каком-то отводе глаз, но попадающиеся по пути люди частенько кланялись моей провожатой, а меня удостаивали таким взглядом, полным смеси презрения и чрезвычайного интереса, что я готова была тут же провалиться сквозь землю.
И тем не менее я всё это время семенила за женщиной, стараясь не отстать от неё ни на один шаг. Порой, я даже ловила на себя взгляды полные сожаления и грусти, и мне совсем не была понятна причина этих взглядов. Конечно, хотелось её разгадать, но меня больше разрывало изнутри от неопределённости и непонимания сложившейся ситуации, интерес к произошедшему со мной, желание, до зубного скрежета, начать задавать вопросы и неотвратимость наказания за несдержанность и любопытство.
Ещё через пол часа ходьбы, туман, окружающий центральную часть города, расступился и я смогла разглядеть одинокий пик, уходящий в облака, вокруг которого
