— Всего доброго, звоните, если надумаете сотрудничать.
— Еще вопрос, Жорж: у вас уже есть опыт успешного ведения таких проектов?
— Сделаю вид, что не услышал. До свидания.
Ага, стал бы я первому встречному рассказывать о случаях нарушения законодательства. Да и десятому встречному рассказал бы только при одном условии — если бы оно было моим начальством. Специфика службы такова, что иногда приходится нарушать законы, но с обязательным отражением в рапорте. Тогда если и накажут, то просто накажут, а не подвесят на крючок отложенной выплаты долга. Быть должным в нашей организации — это как заложить душу дьяволу. Притом, что с дьяволом еще можно как-то договориться, он индивидуальный предприниматель, по сути. А с конторскими поди договорись, там слишком много согласовывающих сторон. Пока всех с листом согласований обойдешь, в договор столько изменений внесут, крови не хватит всё записывать.
Тридцать первое августа заглянуло в окно с намеком, что у меня опять беседа, в этот раз уже не личная, а по производственному вопросу, с Корчагиным. Хотя и вчерашняя с Гуревичем вполне себе по службе. Я решил, что даже если он на меня не выйдет, я отражу тот разговор в рапорте с предложениями по развитию ситуации. Раз меня руководство так опекает, что даже дало Ваню Белова рассекретило, значит не просто так погулять отправило. Я тогда еще посмеялся, мол какова вероятность, что в комнате с моим интересантом поселится наш человек?
— Жор, хорош уже тупить! Старшекурсники живут по двое, значит, вероятность сотрудничества одного из них с Комитетом примерно десять процентов. а если бы младшие курсы, — Долгов беззвучно пошевелил губами — то всё равно примерно десять. Их же потом половина отсеивается.
— То есть пять сексотов на сотню будущих журналистов?
— Ну да, а что ты хотел-то? Небось не будущие мелиораторы, а личинки журналистов, когда оперятся в акул пера, то только держись — если наворочают, так наворочают. Взращиваем, как их, ловцов душ человеческих.
— Так это мы их взращиваем?
— А то! Думаешь, на самотёк всё пустили? Кстати, ты что, думаешь, наш человек случайно с ним в одну комнату попал? Один звонок, сделанный вчера, и план заселения слегка изменился. Пятикурсник Белов получил соседа, а студент четвертого курса Корчагин — долгожданную двухместную комнату.
— Теперь осознал, Андрей Владимирович.
— Еще вопросы есть?
— Есть. Почему я к отделу аналитики приписан, а не к четырнадцатому? Который оперативными играми промышляет. Логично было бы, раз Онегин там служит и меня всё время втравливает куда попало, чтоб я там и числился.
— Жорж, вот это уже не ко мне вопрос. Я вообще тебя хотел в НИИ «Прогноз» сплавить, отказали. Может, тебя тут от кого-то из нашей же структуры и прячут. Всё, не отвлекая меня, я тебе на все вопросы уже ответил.
Ага, ответил он. После тех ответов вопросов еще больше стало. Наше Второе Главное управление, занимающееся контрразведкой, оно вообще в какого-то монстра превратилось в результате череды пертурбаций. Подгребло под себя или поглотило несколько других управлений и отделов, кого-то пожевало и выплюнуло, кого-то скушало, кого-то приподняло как Онегина. А Маркелов, начальник Двойки, чуть ли не вторым человеком стал после Чебрикова, шефа КГБ СССР.
Пройти в студенческое общежитие молодому человеку всегда просто, нужно просто сделать целеустремленный вид, кивнуть вахтерше как старой знакомой и идти мимо вахты, не крутя головой. Осматриваться ты будешь уже в безопасной зоне, возле лестницы или лифта. Искомая комната находится на втором этаже, так что вперед и вверх, к цели! Стучаться? Да ну, свои же люди все, так что захожу без стука:
— Привет, Иван!
— Стучаться не учили? — Иван в гордом одиночестве разбирает сумку. Ладно, сейчас с ним самим разберемся, сумка подождет.
— Где сосед твой, Корчагин который?
— А ты кто? С какого курса? На третьем таких наглых не помню, четвертом вообще парней с гулькин хрен…
— Понятно. Комитет Государственной Безопасности, попрошу вас оказать содействие, товарищ Белов.
— Это шутка такая? Не смешно. — Но я уже показываю корочки в развернутом виде. Считаю неуважением мелькать закрытым удостоверением, если оно настоящее.
— Повторяю вопрос: твой сосед уже приехал, заселился?
— А, да. Михаил Корчагин, студент четвертого кур…
— Расслабься, я в курсе, с кем тебя заселили. Где он? — Судя по вещам, скучковавшимся около двух кроватей, второй жилец тоже уже в Москве.
— Бельё пошел получать, скоро придет. Там очередь, но старшекурсники вроде как без очереди.
— Тем более, отслужившие в армии.
— Ну да.
— А ты, Иван, собирайся-ка в магазин. За хлебом, за зубной пастой, еще чего прикупи. Часика два походишь. Угу?
— Так точно. А чего, Корчагин не…
— А тебя это не касается. — буду я еще всяким расклады давать по перспективным кадрам.
Михаил Корчагин так давно жил под этим именем и фамилией, что почти уже свыкся с тем, что он Миша. Вернее, сначала Миха, потом Михаил. Где-то в глубине души, один на один он величал себя настоящим именем: Дмитрий Лихарев. Это имя не только канатом привязывало его к своей настоящей личности, оно давало силы и вдохновение. Давало понимание, что он не шизик, прошлое было на самом деле, а не приснилось ему. Восемь лет в теле, подсунутом ему неизвестно какими силами, с такими скудными стартовыми показателями, что впору удавиться с тоски. Слабый, неавторитетный, ненужный никому пацан умел только что музицировать, да и то так себе. Его даже классная гнобила непонятно за что.
Упорный труд, уверенность в верности курса, опыт и харизма — несколько лет, и парня не узнать! Журфак МГУ как закономерное достижение на его пути. Мог ли он стать кем-то иным в своей второй жизни? А если и мог, то зачем? Стартовые условия, говорите, не очень? Это как сказать… Иметь за плечами такой опыт журналистики и ныть — это надо быть совсем тупым. Уже не говоря о послезнании.
Вот только с этим заладилось не очень. Лихарев-Корчагин был очень признателен себе именно за то, что никогда не строил из себя вещуна. Вроде тот СССР, в котором он рос, вроде и Брежнев, и Черненко с Андроповым ушли в назначенный час. Вот только потом что-то «сломалось» в истории, и самый молодой член политбюро отъехал в историю «после тяжелой и продолжительной болезни». А самое забавное, что не один, а вместе со своей супругой, с которой он любил советоваться. Какой-то Романов встал к штурвалу и начал рулить немного не в ту сторону. Вернее сказать, не в том направлении, куда плыл Союз на памяти Дмитрия. Да что говорить, даже выводить очень ограниченный контингент из Афганистана до сих пор не начали. На окраине заполыхало, как положено, точнее в строгом соответствии с тем, что помнил Дмитрий, а они войска еще не убрали из соседней страны. Эдак они и из Восточной Европы не уведут армию. Разве может история целой страны измениться?
Основоположники Марксизма-Ленинизма вещают со страниц учебников, что мир развивается в строгом соответствии с законами общественного развития. Но не угадывают, что социализм может перейти не на новую стадию, а вернуться к такому уютному и понятному для некоторых капиталистическому строю, где каждый за себя, один бог за всех. Ну или не один, тут всё сложно. А что об этом думает он? Он думает, что если бы всё шло тем же путем, то ему было бы легче ориентироваться в мире. А так… ему-то что, он себе на хлеб с маслом по-любому заработает.
Пахнущий прачечной комплект постельного белья радовал своим состоянием. А то бывает, выдадут белье, которое уже на ладан дышит. И самое поганое: когда его сдаешь, еще и претензии предъявляют: «Чего такое рваное⁈» Ладно, нефиг себя накручивать, завтра первый день предпоследнего курса, а потом свобода в известных пределах, знакомства, какой-никакой вес в тусовке, пусть и наилегчайший. И на стажировку обещают взять в не самую последнюю газету, а даже если бы она была и последняя — зато всесоюзная. «Иван, ты чего бельё не получаешь! Всё разберут, придется на коврике спать!» — закричал Михаил в открытую ногой дверь и погрузился в пучины своей, уже своей комнаты.
