— За тобой не угонишься, — усмехнулся купец, когда я после приглашающего жеста присел к костру. — Дикие сами тебе шкуры приносят.
Один из парней Комкова как раз промчался мимо нас к городу, сжимая в руках палку с привязанным к ней ворохом шкур, точно бунчук.
— Ничто не мешает тебе заняться тем же, Иван Степанович. Промысел хорош в море. А на суше гораздо выгоднее вести торговлю с местными.
— Не скажи, — покачал головой Бичевин. В Якутске или на Камчатке не больно-то наменяешь. Пробовал.
— Там это… в ясак лучшие меха уходят, — добавил Слон, разлива по глиняным стопкам водку. — А что не в ясак, то казаки для себя первыми собирают. Купцам пришлым только перекупать у них остаётся.
— Всё так, — согласился я. — Но здесь у нас ни ясака, ни казаков.
Я выпил. Водка оказалась не столь вонючей, как раньше. Она лишь слегка отдавала какими-то травами и дымком.
— А здесь ты на торговлю глаз положил, — пожал плечами Бичевин и тоже опрокинул стопку. — А мне тебе перечить не с руки.
— Закусите, — предложил Слон,
Он показал на миску с кислой капустой — овощем в наших краях редким. Но иркутская диаспора как-то сумела достать и квашенную капусту.
— Так ведь я могу и поделиться, Иван Степанович. Мне одному всё равно не осилить. Берег-то большой, а материк ещё больше.
— Никак в компанию зовешь? — ухмыльнулся купец.
— Можно и в компанию. И не из снисхождения, а по необходимости.
— Поясни, — нахмурился купец.
— По ту сторону гор работает одна такая. Они не собирают ватаги, а лишь ставят фактории, то есть торговые станции. Меняют шкуры у индейцев или охотников. А держат одного-единственного приказчика на сотню верст. Таким образом им быстро удалось охватить огромные территории. Вот-вот они перевалят через горы и окажутся на нашем берегу. И что мы им противопоставим?
— И кто же они будут?
— Англичане. Гудзонобейская компания. Они до того в силу вошли, что и в Петербург меха поставляют. Им с той стороны недолго океан переплыть, не как нам через Сибирь пёхать.
— И ты, стало быть, хочешь такую же компанию на нашей стороне сколотить?
— Создавать компанию не обязательно. Сложностей много, споров, дележа. Не люблю этого.
— Кто же любит-то… — заметил Слон, и потер кулак, как бы отрицая собственные слова.
— Ну вот, — кивнул я на кулак. — А мы можем заключить картельное соглашение.
— Картельное соглашение? — наморщил лоб Бичевин. — Это вроде как на войне, когда пленными меняются? Пушниной что ли предлагаешь меняться?
— Нет. Это другое. Если мы создаем картель, то остаемся как бы каждый сам по себе. Но договариваемся не перебивать цену и ставить фактории на определенном расстоянии друг от друга. Скажем, в пару дневных переходов. Или меньше, если это будут земли разных племён или разные речные системы.
— Поделить жила туземные, землю, как казаки на Камчатке, — рубанул ладонью Тунгус.
— Нет, пусть каждый ставит свободно, где захочет, — возразил я. — Так быстрее дело пойдет. А к Картелю сможет присоединиться любой, у кого средства будут для оборота. Таким образом мы торговлю развивать будем не мешая друг другу, и англичан сможем опередить. А если кто из наших ли, из иностранцев ли поперек влезет, то вместе легче урезонить будет.
Бичевин, подумав, кивнул.
— Чем больше торговцев, тем лучше, — продолжил я. — И хотелось бы тех, что сейчас на северах промышляют сюда позвать. Там-то у них толкотня такая, что режут друг друга. Но я со многими переругался, в особенности с камчатскими. А тебя, Иван Степанович, они уважают. Тебя выслушают.
— И это… катам сдадут при первой оказии, — добавил Слон.
— Обожди, Николай, — сказал Бичевин. — В Россию я и носа не суну. А на островах можно переговорить кое с кем.
— Тут множество плюсов, в смысле достоинств, — воодушевился я. — Индейцы, получается, сами будут зверя для нас добывать на своей земле, поэтому никаких претензий… э… прекословий пришлым не будет. Никакой войны, как с чукчами или коряками. Торговую станцию они не тронут, даже защищать станут. А нам, с другой стороны, не нужно будет платить ватаге, кормить её круглый год, снаряжать. Индеец же при обмене довольствуется малостью. Хорошим ножом или одеялом, или монеткой медной.
— Это я вижу, какую малость ты им подносишь, — усмехнулся Бичевин. — Но есть ведь и другая сторона, о которой ты не упомянул. Меха-то куда везти? В Охотск. А цены в Охотске и без того низкие. Добавим мехов отсюда, они вообще бросовыми станут.
— Во-первых, цены на лису и на калана с котом низкие из-за перелова, я предупреждал, что меру надо знать, но меня не слушали. А здесь другой зверь — бобёр речной, медведь. На него цена осталась прежней. А во-вторых, мы сбывать не только в Россию станем.
— А куда ещё?
— В Китай.
— Это… в Кяхте-то толкотни не меньше, — бросил Слон. — А на таможне обдирают, как иноверцев каких.
— Не в Кяхту. В Кантон. Это на юге Китая порт, откуда европейцы чай и шелка возят. Нам отсюда не так далеко получится. Немногим дальше чем до Охотска, но ни льдов по пути, ни затем перехода через Сибирь. Тот же твой Кириллка запросто на шхуне дойдёт.
Кириллка с нарочитым равнодушием пожал плечами.
— А там сразу по хорошей цене сбыть можно. И калана, и кота морского. И ни тебе нашей таможни, ни казаков. А назад чай можно везти, китайку, фарфор. А в порту и у англичан чего-нибудь перекупить можно.
* * *
Пока я гостил на поляне иркутской диаспоры, остальной народ собрался на берегу. Все, кому следовало, давно получили подарки, но Макину, одного из вождей нутка, мы попросили чуток подождать, обещая доставить подарок морем.
В сплетённой из грубых нитей цветной накидке и бесформенной шляпе он гордо стоял, опираясь на украшенный лентами гарпун. Ни малейшего нетерпения, ни пустых разговоров с приближенными, что могло бы скрасить ожидание. Застыл, точно изваяние.
— Макину на мякине не проведешь! — любили говорить наши парни.
Они ждали подарка не меньше, чем вождь, но в отличие от него бурно делились догадками.
— Статую ему подвезут, как пить дать, — говорили одни. — Такую тяжелую, что по земле и не сдвинешь.
— Нет, парни, везут ему большие часы. Такие, что на охлупень вешать надо, да и то маятник подметать крыльцо станет.
— Да откуда же у дикаря дом-то такой?
— А ты что думаешь, они в землянке живут? Это, брат, ты домов ихних не видел, в них и по ста людей вмещается, да ещё и бабы с ребятишками.
Наконец, со стороны моря во внешнюю гавань вошла шхуна, ведомая Окуневым. Очень уж скучал старый капитан по прежней работе. Вот и упросил нас отдать в его руки корабль хотя бы и на коротком переходе от Эскимальта. Не доходя до берега метров пятьдесят, щхуна бросила якорь. Зеваки ждали, что вот-вот из трюма выгрузят ценный подарок, а некоторые глазастые углядели необычную постройку на носу и нечто, закрытое парусиной.
— Точно статуя, — сказал кто-то из них.
Тем временем с борта спустили шлюпку и сбросили несколько связанных вместе бочек, которые отбуксировали подальше от корабля. Затем лодка подошла к берегу.
В сопровождении свиты из гвардейцев, переводчика в лице Анчо и толпы любопытных я подошел к Макине.
— Да пребудет с тобой Великий Квагутце, — приветствовал я вождя на свой лад.
— Да пребудет с тобой Ворон, — в тон мне ответил Макина.
— Давай взойдём на корабль, вождь!
Он кивнул.
Мы, впрочем, взошли сперва на шлюпку. Причем вождь остался величественно стоять на ногах, а я не решился подмочить репутацию и тоже отказался садиться. Моё положение осложнялось тем, что я не мог опереться на древко, подобно Макине. мне пришлось балансировать. Хорошо, что волн почти не было, а матросы догадались и гребли со всей осторожностью.
Мы плыли молча, а когда поднялись на борт, завели светскую беседу, обсуждая виды на промысел и обмениваясь мнениями о погоде. Терпению вождя позавидовала бы сама Вселенная. Я не выдержал и перешёл к делу первым.
