я рассчитывала на гораздо худший вариант — моя девочка прекрасна настолько, что заслуживает кого-то гораздо красивее тебя! — Откровенно плюнула мне в лицо теща, — Но увы, — Вздохнула она, — Внутри мое лучшее творение безнадежно сгнило, — Холодно покосилась на дочь.
— Мама… — Тихонько пискнула та с навернувшимися на глаза слезами.
— Больше всего на свете я ценю красоту. Даже его, — Она указала на безучастно глядящего куда-то в темноту сада мужа, — Я выбирала крайне придирчиво! Но все мои усилия оказались тщетны — пусть внешне моя дочь и совершенна, но для дела нашей семьи полностью бесполезна — с больной головой не вырастишь хорошего бонсая!
Хэруки заплакала, а сердце сдавило от жалости. Что это за злобная бабища?! Но я продолжал терпеть — едва ли Хэруки обрадуется, если я закачу скандал.
— Так что, раз уж нашелся дурачок, готовый связать свою жизнь с дефектной — забирай! — Великодушно разрешила теща, откинувшись на стуле и сложив руки на груди.
Встав из-за стола, низко поклонился:
— Благодарю вас за родительское благословение, оно действительно много для меня значит, мама!
Женщину передернуло, но осадить она меня не успела — вернулись батя и дед. Последний смотрел на меня немного виновато — видимо, знал, что тут произойдет. Мог бы и предупредить! Жалко Хэруки — такого уровня презрения к собственному ребенку я точно не ожидал. Ничего, потерпеть осталось недолго — дальше все вернется в обычное русло, а в будущем будем обмениваться с ее замечательными родителями формальными открытками пару раз в год — по праздникам.
Мама Хэруки вновь натянула на себя облик воспитанной женщины, и остаток ужина прошел уже без происшествий. Провожать нас до ворот вызвались дед и Хэруки. Батя со стариком деликатно отошли подальше, дав мне возможность успокоить очень подавленную девушку:
— По-моему, все прошло неплохо, как считаешь? — Тепло улыбнулся я ей, взяв за руку.
— Прости, Иоши, моя мама… — Замялась она.
— Не переживай, — Покачал я головой, — Самое сложное позади, а родительское благословение у нас есть. Это — главное, верно?
— Верно, — Слабо улыбнулась Хэруки.
В понедельник, в школе, как и обещал, пошел в столовую месте со всеми. Над нашим столиком витала неловкость, но позитив налицо — Кохэку начала со мной здороваться и даже перекинулась парой фраз. Взгляд, впрочем, прятать продолжала. Визит в столовую, кстати, был чудовищным — в дни моего игнора статистами пустота около нашего стала и в половину не была такой огромной и всепоглощающей. Хорошо, что мы — не обычные японские школьники, которые после такого перформанса от Акиры стопроцентно бы бросили Кохэку. Без друзей в тяжелые минуты тяжелей вдвойне.
Песня про "Май харт вил гоу он" "варилась" в недрах студии еще пару дней, но во вторник наконец-то состоялась премьера на радио. Само собой, на японском. Об успехе говорить пока рано, но песню регулярно просили повторить дозвонившиеся, и за часовой "музыкальный" блок ее "прокрутили" шесть раз. Деньги от сингла, кстати, пойдут в фонд. В какой? Очевидный "Хондовский". Батя решил, что так будет правильнее, а я не стал спорить — если "Хонде" нравится перекладывать деньги из кармана в карман, кто я такой, чтобы ее судить? Мне в любом случае нужен в первую очередь хайп и уже хоть какая-то позитивная реакция от музыкальных контор — мне блин внезапно скучно ничего не делать. Текстики набирать, конечно, хорошо, но хочется больше активностей.
"Активностей" долго ждать не пришлось — на следующий же день, подкараулив возле школы, довольный Рику-сан повез меня на репточку, отдавая указания:
— В связи с последними событиями принято решение сосредоточиться на песнях в стиле с третьей по четвертую, — Поведал он, — "Тяжелые" песни, если получится договориться с американцами, пойдут, так сказать, "на экспорт", а для Японии запишем альбом, как ты его называешь, поп-рока. Само собой, от тебя потребуются песни как в японском варианте, так и на английском.
Ну хоть какая-то позитивная динамика! Надо гнать унылый бездрайвовый поп-рок — будем гнать!
Глава 4
Хэруки поехала провожать родителей в аэропорт — ее привезут прямо к началу первого урока, поэтому c утра я ехал один. Пристегнув велик на специальной парковке, вошел в родную школу и привычно двинулся к шкафчикам со сменкой. Открыв дверцу шкафчика, узрел конверт, вручную разрисованный сердечками. Хо, это же любовное письмо! Похоже, премьера песни по радио не прошла незамеченной — меня там прямо указали, как автора слов и композитора. Кто это у нас настолько отважен, что решился бросить вызов лучшей девочке?
Не без волнения (поймите меня правильно, Хэруки я люблю всей душой, но такие штуки — священны для любого анимешника) осмотрел конверт — неизвестная девочка вложила очень много труда в его оформление. Не удержавшись, понюхал. Что-то ягодное и весьма приятное.
— Чего это ты делаешь? — Раздался за спиной голос Кейташи.
Вздрогнув, выронил конверт. Само собой, друг сразу же его подобрал.
— Хо, это же любовное письмо! — Сделал он очевидный вывод, — От кого? — Посмотрел на меня.
— Фиг его знает, — Честно ответил я, — Отдай!
— Черта с два! — Ехидно ухмыльнулся Кейташи, — Сначала догони! — И он втопил к выходу из школы. Гребаная Белая Молния! Что за детский сад?!
Бросился за ним, едва не налетев на какого-то испуганно отскочившего пацана. Само собой, культурный я обернулся и извинился прямо на бегу. Критическая ошибка, потому что я умудрился врезаться в как раз входящего в школу директора Оку. К счастью, скорость набрать я не успел, поэтому мы оба удержались на ногах.
— Одзава-кун, в школе запрещено бегать! — Строго напомнил он мне, — Иди за мной! — Последовал приказ. Твою мать! Тоскливо взглянув в окно на бессердечно ржущего друга, вздохнул и понуро побрел за бодро «перекатывающимся» по коридорам толстеньким директором.
— Ты же образцовый ученик, Одзава-кун! — Отчитывал он меня по пути, — Я понимаю, что в тебе бурлит дух юности, но для того и существует школа — она прививает дисциплину и самоконтроль, столь необходимые во взрослой жизни!
— Простите, Ока-сенсей, — Машинально ответил я, думая о находке. Гребаный Кейташи, мало того, что подставил меня, так еще и прочитает письмо первым!
— Как взрослому и учителю, мне приятно видеть, что мои ученики столь жизнерадостны, но школьные правила необходимо соблюдать, Одзава-кун!
— Я очень сожалею, Ока-сенсей.
Отпусти меня, мужик. Видишь же — я глубоко раскаиваюсь.
— Не дай своим успехам вскружить тебе голову, Одзава-кун, — Продолжал выговаривать директор, — Правила существуют для всех, и неважно, насколько ученик одарен, — Обернувшись, он
